"Тайна печати дракона"

"Тайна печати дракона"
Мы побеседовали с режиссёром одного из успешнейших фильмов российского кинопроката «Вий 3D» и самой дорогой отечественной ленты «Тайна печати дракона» Олегом Степченко. Кинопостановщик, сценарист и продюсер эксклюзивно для «За рубежом» рассказал, какие нюансы надо знать, прежде чем говорить о провалах или победах российско-китайской копродукции, как «убить» кино, чем отличается цензура от пропаганды в Поднебесной и что общего между славянским вием и азиатским драконом.

- Как произошло, что продолжением «Вия» внезапно для всех стала российско-китайская копродукция «Тайна печати дракона»?

- Я вообще по жизни мистик. У меня есть книжка, по которой я сверялся со славянскими обычаями, богами, когда готовился к съёмкам фильма по Гоголю. И вот я открываю и читаю: «Вий. Создание, которое стоит на грани жизни и смерти. Такое же создание – это дракон в Китае, у которого ресницы проросли до земли». Подчёркиваю: я читаю это в книге про славянскую мифологию! Дальше я снимаю «Вий», всё получилось удачно, бокс-офис хороший, все хотят продолжения, а я читаю в этой книжечке про славянские обычаи, что продолжение Вия – это драконы. Представляешь? Никаких заморочек, чисто мистическая составляющая.

- «Тайна печати дракона» стал первой копродукцией России и Китая?

- Единственной на сегодняшний момент! Я – единственный режиссёр, который был одновременно китайским и русским постановщиком.

- Тебе можно позавидовать?

- Путь был долгим и небыстрым. Поначалу казалось, что все участники процесса выступают за фильм, все настроены бодро и хорошо, у всех печень жёсткая и настроена на то, чтобы делать бизнес с Китаем (смеётся), инвесторы готовы, все готовы, всё есть. Даже когда тебе кажется, что про тебя забыли, идёт время, но никто ни на что не отвечает, выяснится, что они всё это время обсуждали проект.

- Поэтому «Тайна печати» так долго снималась?

- Да. Ну, представь: ты сидишь, а напротив тебя 20-30 человек, каждый из которых занимается чем-то одним во время производства. И вот, в конце концов, вроде бы всё хорошо, всем всё нравится, но проходит месяц, второй, ты не понимаешь, что происходит, а они, оказывается, всё это время мониторят, просчитывают, «чекают», собирают все данные. То есть проходит много времени для того, чтобы твой проект утвердили. И это только первый этап.

Дальше начинаются разные схемы, по которым работают в Китае. Если студии даже и дают инвестиции, то только под свои камеры, под свои павильоны, под своих людей. Допустим, ты выбрал хорошую локацию, гору, монастырь, они говорят: хорошо, монастырь у нас будет точно такой, но здесь, а гора будет точно такой, но только на этой территории. Ты сказал: но ведь в Нью-Йорке снимать проще, дешевле. Они отвечают: хорошо, отлично, но мы в Нью-Йорк деньги не будем посылать, а построим Нью-Йорк у нас. И тогда художник-постановщик, который со мной работал, построил в китайской студии часть Нью-Йорка с улицами и небоскрёбами. Лондон и Тауэр они тоже возвели в Китае.

Но надо отдать им должное, строят они великолепно. Производство у них шикарное. Я снимал и в Голливуде, и в Европе, но такого производства не видел нигде. Так что снимать в Китае можно, но только если вы договорились с местным Министерством культуры, согласовали всё с государством.

- Я много слышал о массе ограничений в китайском производстве.

- Например?

- Например, насколько я знаю, там нельзя показывать сотрудников власти или правоохранительных органов в отрицательном свете.

- Пфф! Я тебя умоляю! Там нет цензуры, да, но есть пропаганда, согласно которой надо придерживаться каких-то традиционных образов. Там есть игольное ушко, сквозь которого никто не пройдёт, если в фильме не будет правильных вещей. Китайцы называют это «Отделом пропаганды», и это главное, что будет тормозить твой проект. Они никогда не заставляют тебя что-то менять, они порекомендуют: «Хорошо бы, чтобы было вот так, в эту сторону лучше не смотреть, а смотреть в эту. Если ты не туда посмотришь, то дальнейшая судьба твоего фильма в Тайване, а не в Китае». Всё, что не в традиции компартии или, скажем, конфуцианства, не принято показывать. Например, не стоит снимать про загробную жизнь, мертвецы у них не встают и не ходят.

- Так ведь первая же часть твоей трилогии была про «Вия» с мертвецами.

- А его и не было в китайском прокате. Там всё очень тонко. Они могут снимать всё, что угодно, причём похлеще и пожёстче, чем у нас. Но за всем обязательно должна быть мораль, вывод. Есть нюансы, которые ты не должен перегибать или пропагандировать. Там нет насилия над мозгом, всё очень по-человечески, по пунктикам.

Вообще, разнообразия в китайском кино столько, сколько нам и не снилось. Это тот случай, когда количество перерастает в качество. Мы в сто раз меньше снимаем. Если бы у нас снималось столько фильмов, сколько в Китае, то вдруг, возможно, появилось бы и качественное явление: вот, наконец-то мы путём проб и ошибок что-то нащупали.

Китай – волшебная страна. Чем больше ты там находишься, тем больше у тебя удивлений и впечатлений, в основном, в положительном смысле, в любом возрасте. Надо привыкнуть к тому, что когда ты садишься с китайским партнёром за переговоры, переводчик нужен обязательно, причём переводчик должен быть идеальным. Мало того, нужно выбрать такого, который разговаривал бы так, как надо, знает все тонкости кинопроизводства. Если придёт какой-то студент, который может наговорить какую-то ахинею, что партнёры встанут и уйдут. Так что у нас был переводчик, которого нам посоветовал Джеки Чан: «Вот с этим парнем я буду работать и его слушать».

- Я понимаю, зачем ты взял Джеки Чана, это не обсуждается.

- Да, действительно, мне нужна была касса и популярность.

- Но зачем тебе понадобился Шварценеггер?

- Это Джеки выбрал. У нас изначально предполагался Джейсон Стейтэм. Я вёл с ним переговоры, он уже почти согласился, но когда мы сели разговаривать с каскадёрами, мы поняли, что у Стейтема к тому времени сложился имидж непобедимого человека. А Джеки Чан никогда никого не убивает, он всегда защищается. Поэтому мы решили отказаться от Стейтема и предложили Сталлоне. Но у него в это время был в производстве свой режиссёрский проект. Мы позвонили Шварценеггеру, и он сказал: «Я согласен». Всё просто.

- Арнольд дорого вам обошёлся?

- Ну, нормально, скажем так. Но он окупился сразу же.

- Но мы все знаем, что «Печать», мягко говоря, не стал успешным (по официальным данным системы сведений о показах фильмов ЕАИС, «Тайна печати дракона» при бюджете 2,3 млрд рублей собрал около 333 млн рублей. – прим. ред.). Что пошло не так?

- Все знают поверхность, но забывают про глубину. Вот если взять эту глубинную составляющую, то, если вкратце, все остались довольны. Непрофессионалы, которые рассказывали про этот проект, не знали, что была специально поставлена задача: не дать нам хорошего проката в России. Мне прямо так и сказали: «Мы будем тебя убивать везде в кинотеатрах».

- Кто сказал?

- Люди, которые занимались у нас прокатом иностранных фильмов.

- Почему? Это зависть, что ты снял самую дорогую российскую картину?

- Во-первых, да. Во-вторых, у них стояла задача сделать так, чтобы в России не возрождался наш кинематограф. Нас поставили в графике между «Оно» и «Джокером». У нас была договорённость, что «Оно» снимут перед нами с проката, и мы пойдём в залах IMAX. Но нам сказали, что «сверху» поступил приказ «Печать дракона» в IMAX не ставить. Просто сказали «не пускать». И «Джокера» начали показывать на неделю раньше. То есть заняли все ниши. Это и означает в российском прокате «убивать» фильм.

Но даже это не главное. Китайская сторона, финансируя кино, перекладывает из одного кармана в другой. Ты всё снимаешь у них, всё делаешь у них с их людьми и зарабатывают тоже они. То есть они вкладывают деньги, платят всем зарплату своими же деньгами, зарабатывают с проката столько, сколько им нужно, и дальше им уже неинтересно. Зачем им ещё, если за ними в очереди стоят ещё 3-4 фильма.

- То есть у них есть свой потолок, они его достигают и тихо сворачиваются?

- Да, именно так. Они доросли до потолка, им хорошо, все довольны, и до свидания. У них нет интереса в том, чтобы мы тоже что-то заработали. У них даже так в контракте прописано: они занимаются прокатом в азиатском регионе, мы – в российском. И потом они продали фильм на платформы, где его посмотрело 400 миллионов человек. Ты можешь писать сколько угодно «успех – неуспех», но если ты ничего не знаешь, то ты смотришь цифры и офигеваешь. Ты знаешь, что «Печать дракона» шла в США? В американском прокате фильм назывался «Железная маска» (Iron Mask) и собрал $20 млн. В Эмиратах он тоже очень хорошо прошёл, под другим названием. И никто про это не знает!

- Что у тебя с последним, индийским фильмом трилогии? Он по-прежнему называется «Путешествие в Индию: На пороге бессмертия»?

- Половина уже была отснята, но наступила пандемия. Вот только что Китай из эпидемии вышел, будем думать, что с этим фильмом делать, потому что это китайско-индийский проект. Мне говорят: мы тут в магазин не можем ходить без сданного теста, а ты пишешь нам про кино. Вот сейчас всё восстановится, и тогда продолжим работу.


Интервью с Олегом Степченко состоялось в рамках российско-китайской конференции «Возможности сотрудничества в сфере киноиндустрии. Тенденции и возможности импорта и экспорта кинопроката».

22.02.2023
Важное

Отбирать игроков в национальную сборную США к ЧМ по хоккею - 2024 впервые будет темнокожий генменеджер Бретт Петерсон.

24.11.2023 17:00:00

Minecraft — самая продаваемая игра в истории. Разбираемся, как проект с примитивным дизайном, сложным обучением и множеством механик без конкретных целей оказался таким популярным.


24.11.2023 16:00:00

Продолжение книги экс-Генерального секретаря ШОС, доктора политологии Рашида Алимова «Шанхайская организация сотрудничества: глобальный профиль в международных отношениях».

24.11.2023 09:00:00
Другие Интервью

Интервью с научным сотрудником Института США и Канады РАН Александрой Филиппенко

 



Интервью с членом-корреспондентом РАН, директором Института всеобщей истории  Михаилом Липкиным.

Интервью с доктором экономических наук, членом-корреспондентом Российской академии наук Ольгой Буториной.

Интервью с доктором политических наук, руководителем центра политологии и политической социологии ИВ РАН Александром Железняковым.