Варварские замашки

Есть такое красивое и одновременно грустное замечание немецкого философа еврейского происхождения Теодора Адорно, что «писать стихи после Освенцима – варварство». Один из его неоконченных трудов под названием «Эстетическая теория» коллеги и исследователи называют попыткой обратить внимание на «недоступный опыт индивидуального в искусстве». В этой свойственной философам издевательской [над живым человеком] конструкции Адорно понимает искусство как красоту природы, которую человек постичь в полной мере не может ввиду её несовершенства. Красиво, сложно, умно. Однако мы пойдём с вами другими нарративами и заметим, что, с одной стороны, спорить о Холокосте с человеком, который его пережил, - действительно варварство (речь не про Адорно конкретно, он-то как раз успел эмигрировать из нацистской Германии), а с другой – что стихи писались не только после Освенцима, но и в самом Освенциме. Причём и жертвами, и палачами. В этом несовершенстве и попытаемся разобраться, разглядывая снимок Джея Мейзела.

Справедливо будет сказать, что природа задолжала гораздо больше жизни и любви послевоенному СССР, чем глянцевому Манхэттену. Но, во-первых, мы остановились на этой фотографии не по географическому признаку, а потому что, когда красиво – это красиво, а, во-вторых, фотоателье «За рубежом» не может не отдать должное Джею Мейзелу, благодаря одержимости которого окончательно сформировался целый жанр – стрит-фотография.

У этого снимка есть несколько описаний, одно из которых – Besame mucho – отправляет нас прямиком в объятия мексиканской пианистки Консуэло Веласкес, автора одноимённой песни, ставшей настоящим хитом XX века. Работы Мейзела и Веласкес можно связать простым и понятным девизом послевоенной эпохи: «Жить скорее, сильнее, крепче». Сопутствующие новой жизни стихи, мелодии и фотографии рождались, казалось, из ниоткуда. Многие юридические формальности в области искусства были отправлены в неоплачиваемый отпуск до 1952 года, пока в Женеве не была принята Всемирная конвенция об авторском праве. Примерно с тех пор Джей Мейзел сосредоточился на коммерческой съёмке, а Консуэло Веласкес начала получать серьёзные авторские отчисления и, по большому счёту, жила только на них. А ещё она [неосознанно] подготовила впечатлительных людей и смекалистых телебоссов к эпохе латиноамериканских мыльных опер о большой любви – золотой жиле восьмидесятых-девяностых годов («Рабыня Изаура», «Просто Мария», «Дикая Роза» и т.п.).

Консуэло Веласкес в интервью журналу «Огонёк» (2005 г.):

«Однажды я сформулировала для себя этот феномен так: "Вертикальное выражение горизонтальных желаний". Это всем близко. <...> Не один десяток песен я написала по заказу режиссёров мексиканских теленовелл. Каждую свою песню стараюсь делать как маленькую новеллу, в основном рассказывающую о любви. Так что не только «Бесаме мучо» как песня, но и я как композитор немало сделала для популярности теленовелл в мире. И нисколько этого не стыжусь».

В СССР «Бесаме мучо» считалась до поры до времени народной (а значит, и бесплатной) песней и пользовалась большой популярностью. Говоря современным языком продвижения, это был UGC-контент. User-generated content - контент, который был создан, опубликован и/или отправлен аудиторией того или иного бренда посредством отзывов, комментариев, обзоров, фотографий, песен, видеороликов. Песня жила своей жизнью, её исполняли ансамбли и хоры, использовали на радио и в кино. Правда, брендом считалась, кажется, просто любовь. В конце 70-х Веласкес, будучи главой Союза композиторов Мексики, посещала СССР. По воспоминаниям мексиканки, на одном из концертов она, сидя в компании советского коллеги, заслушала народную кубинскую песню «Бесаме мучо» в исполнении хора солдат:

«После концерта я сказала тогдашнему вашему министру культуры: "Всё-таки «Бесаме мучо» не кубинская песня, а мексиканская. И у неё есть автор — это я". Министр культуры посмотрел на меня как на сумасшедшую. Видимо, не поверил. Говорят, после этого песню изъяли из репертуара многих советских исполнителей. Видимо, чтобы не платить мне деньги». 

Когда режиссёр Владимир Меньшов изображал советскую эпоху 50-х в своём оскароносном кинохите «Москва слезам не верит» (1979), условия для выдвижения фильма на голливудскую премию были проще и наивнее. Не нужно было обязательное присутствие в кадре актёров недостаточно представленной расы, не было установки делить в определённой пропорции роли между представителями ЛГБТ, женщинами и людьми с инвалидностью. Зато можно было легко проскочить в номинанты с саундтреком сомнительного происхождения. «Бесаме мучо» Веласкес в картине Меньшова звучит дважды. Надо сказать, что Владимир Валентинович был человеком порядочным и, узнав о том, что у песни есть автор, лично встретился с Консуэло, обаял и получил добро на использование композиции задним числом.

Несовершенство природы авторского права имеет как минимум две причины. Первая заключается в том, что даже сегодня во многих странах нет сколько-нибудь вменяемой единой политики использования фото-, аудио-, видеоматериалов человеком, не успевшим получить хорошее юридическое образование. Популярный интернет-мем «ДА, НО...» (YES, BUT...), суть которого в том, что к любому вопросу, с одной стороны, есть прямой теоретический ответ (ДА), а с другой – реальность (НО), делающая ответ неочевидным, наиболее точно иллюстрирует современное положение дел в этой области. Вторая причина кроется в кверулянтах (зачастую это даже не прямые авторы, а их бесталанные родственники), держащих в перманентном страхе всю индустрию судебными исками по поводу своих всегда и везде ущемлённых прав. Мы не поддерживаем пиратство ни в каком виде (хотя скачать понравившуюся эмпэтришечку - это сам бог велел), но есть полное ощущение, что опыт индивидуального [подхода] в искусстве, о котором говорил Адорно, нам и вправду недоступен. Зато «одно сплошное телевидение» (В. Меньшов) точно наступило, ведь независимо от того, чем вы будете заниматься на улицах Москвы, Нью-Йорка, Мехико или Женевы (качать свои права или целоваться), вас обязательно отфиксируют на камеру.

Фотографии там, вы просто должны их взять.

Роберт Капа, фотограф