Аморфность должна умереть

Болото посредственности, штампов и погони за коммерческим успехом засасывает театральное искусство в Соединенных Штатах.

Любопытно то, что именно переплетение коммерческих соображений с артистическими, породившее аморфный дух в бродвейских театрах (и, к сожалению, развращающее также и наши небродвейские коллективы), — именно этот хаос способствует зарождению интересных тенденций в американском театре. Впервые я ощущаю веяние здорового революционного сдвига.



Целое поколение новых драматургов поворачивается спиной к коммерческой театральщине, решив творить так, как оно желает, и целое поколение новых зрителей вооружилось эрудицией, которая помогает им без особых затруднений отличать хорошее от плохого. Я сомневаюсь, что эти признаки обновления появились бы, не окажись наш коммерческий театр на пару ступеней ниже болота посредственности.

Каждый год я порядочное время провожу в колледжах. Я специально езжу по стране, чтобы поговорить со студентами, и, пока они еще не вышли из стен колледжей и, следовательно, не впали в профессионально-бытовую спячку, они действительно толково разбираются в театре. Они знают, что такое Бекетт, Жене, Брехт, Пингер, и они понимают, что это истинно современный театр.

Они хотят, чтобы театр скорее обязывал, чем развлекал; они хотят, чтобы происходящее на сцене будоражило, а не умиротворяло; они хотят, чтобы театр был запальчивым, напряженным, пронизанным духом первооткрывательства; они хотят слышать вопросы, а не штампованные ответы. Их раздражает пища, которая выставляется на большинстве бродвейских подмостков, — они хотят прежде всего знать больше о себе, а не о чем-то другом.

Студенты становятся все более запальчивой аудиторией, и я подозреваю, что коммерческому театру рано или поздно придется приноровиться к их вкусам. Эти молодые люди не являются театральными завсегдатаями не потому, что у них вечно не хватает денег; они стоят в стороне потому, что большинство наших театров не имеет ничего общего с чем-либо. Большинство. Но не все. Второе поколение новых американских драматургов (после Гелбера, Копита, Ричардсона и других, которых мы, заглянув на несколько лет назад, можем отнести к первому поколению) создает сейчас нечто такое, что давно уже не появлялось в американском театре. Этому поколению мы обязаны наиболее интересными постановками на нынешней сцене.


Впрочем, иногда — а порой и одновременно — эти драматурги «выдают на-гора» и наихудшее театральное сырье. Новое крыло драматургов, возглавляемое Сэмом Шепардом, Лэнфордом Уилсоном, Адриенном Кеннеди и Полем Фостером, которые пишут в манере взрыва, разом и глубоко вскрывая внутренний мир героев, озабочено сейчас не чем иным, как стремлением изменить лицо нашего театра, изменить саму природу театрального опыта. И, конечно же, они не пытаются осуществить свои намерения на Бродвее. Они находят благоприятную атмосферу для своих экспериментов в кафетериях, и они встречают большее понимание и радушие в европейских театрах, чем в американских.

Предсказания, разумеется, могут быть опрометчивыми, но я склонен думать, что в течение ближайших пяти–десяти лет в США появится новый вид театра, который будет иметь свою собственную аудиторию. Сейчас эксперименты на сцене продолжаются.

Часто они приводят к абсурду, зачастую — к полному провалу; поиск новых форм может зародить подозрение, что сегодняшние новаторы сцены не способны владеть обычными театральными формами, однако иного пути к театру будущего нет. При такой радикальной ломке пол неизбежно оказывается заваленным различными вещами и предметами.

Наш театр стоит на пороге крутых перемен.

---

Эдвард Олби, «Нью-Йорк таймс»
Иллюстрация: использованы изображения из архива и Fred Fehl