«Мы отдаем должное событиям Второй мировой войны»

Уже завтра, в честь 80-летия исторической встречи союзников на Эльбе, в небе над Северной Америкой состоится международная памятная акция: российский и американский парашютисты совершат совместный прыжок с флагами США и СССР. Событие, произошедшее 25 апреля 1945 года на берегах Эльбы в разрушенной Германии, — одно из ключевых во Второй мировой войне. Историческое рукопожатие, которым обменялись советский и американский солдаты, тогда стало символом военного союзничества, общей цели и доверия между народами. Спустя восемь десятилетий этот жест будет повторен — на сей раз не на земле, а в воздухе. В память о знаменательной дате два парашютиста, представляющие Россию и США, совершат совместный прыжок, раскрыв в небе флаги СССР и США — государств, которые вместе одержали победу над нацизмом. Инициатор проекта — Сергей Инсаров, организатор и руководитель международных массовых парашютных экспедиций, автор десятков уникальных прыжков в экстремальных условиях, включая десантирование на Северный полюс и вершину Эльбруса. В эксклюзивном интервью изданию «За рубежом» он представил полную историю подготовки проекта, поделился деталями предстоящего прыжка, а также рассказал о том, что чувствует человек в момент, когда парашют раскрывается. Или не раскрывается.

---

- Как пришла идея совершить прыжок, приуроченный к 80-летию встречи на Эльбе?

- Как обычно – совпали объективные обстоятельства и субъективные факторы. Во-первых, несколько месяцев назад по ТВ и в других СМИ показали президента США Д.Трампа, с благодарностью отозвавшегося о Советском Союзе, который помог США победить во Второй Мировой войне. Встреча на Эльбе – один из знаковых эпизодов войны – тем более и у нас, и у американцев есть фильмы с таким названием. А дата сама вспомнилась. И во-вторых, на выставке Мировой парашютной индустрии (кажется, ежегодной и, кажется, всегда в Америке) мне попался стенд фирмы, шьющей парашютные флаги. Большие, прочные и красивые. И как экспонат – большой, прочный и красивый флаг США. И большая фотография этого флага в небе… И там очевидно не хватало нашего. Нашего – общего… Нашего общего флага страны-победительницы. Я быстро сформулировал коммерческое предложение: «Давайте вы дадите мне флаг США на неделю бесплатно, а взамен я закажу у вас, за деньги, флаг Советского Союза. Мы прыгнем с обоими флагами. Американский вам вернем, советский останется у нас». Буржуины в погоне за прибылью от моего предложения отказались, пытаясь продать оба флага…

В результате – звонок в Москву на фабрику, где мы обычно и заказываем флаги, и еще через несколько дней отечественного производства флаги по сложному маршруту с пересадками достигли США. Сейчас уже готовы к прыжку. А Трамп, кстати, сказал недавно что-то о необходимости возобновления прямого авиасообщения между нашими странами. Похоже, что мы все движемся в правильном направлении. Сейчас вот сижу, сам шью специальный контейнер — это такой чехол, который крепится на груди. Дергаешь за веревочку, он раскрывается, и флаг развевается на ветру. Контейнер тоже оформляю тематически — с элементами советской и американской символики. Хочу, чтобы все было красиво. Прыжок планируем на 25 апреля. Прогноз погоды нормальный, а если вдруг начнется буря — тут она, как правило, быстро заканчивается. У нас есть запасной день. Так что все должно пройти отлично.

 - Кто еще участвует в акции и как это все будет проходить?

 - Это будет не массовый прыжок — нас будет всего двое. Но задача у нас не просто прыгнуть, а сделать к 80-летию встречи на Эльбе небольшой фильм. Мы хотим запечатлеть этот прыжок — фото- и видеосъемку будет вести человек, чье имя я пока называть не буду. Но в профессиональной среде он считается лучшим в мире — именно он когда-то совершил настоящую революцию в области воздушной фото- и видеосъемки. У него уже есть четкое представление, как именно это должно выглядеть. Когда мы с ним обсуждали детали, он мне сказал: «Серега, нужно сделать четыре прыжка. Вот ракурсы, вот планы». Я ему отвечаю: «Нам, по сути, нужен один прыжок — чтобы был сам факт. Но если ты говоришь, что нужно четыре, значит, будет четыре». Второй участник — очень известный американский парашютист, мой старший товарищ. Если со здоровьем у него всё будет в порядке, он тоже присоединится. И тогда, я уверен, все обратят внимание на этот проект. Особенно когда фотографии и видео появятся на сайте нашего оператора — у него ежедневно тысячи просмотров, а общее число может исчисляться миллионами.

Что касается самого прыжка: его «видимая» часть начнется на высоте чуть выше стандартной. Обычно демонстрационные прыжки совершаются с высоты около 1000–1200 метров. Изначально я тоже планировал прыгать с такой высоты. Но оператор настоял: «Прыгаем с четырех тысяч». Ну, как скажет — так и будет. Будем двигаться по разным траекториям: приближаться друг к другу, отходить, двигаться навстречу оператору — всё для того, чтобы получить максимально выразительные кадры. В результате у нас будет целая коллекция снимков, и самые удачные из них мы опубликуем. Этот прыжок мы решили посвятить встрече, которая состоялась 25 апреля 1945 года. И в нем участвуют представители двух стран: я, как считаю себя, от советской стороны, и мой товарищ — от американской. Мы помним о тех событиях, мы отдаем им должное.

 - Расскажите о своей карьере. Как вы пришли в парашютный спорт?

 -  Честно говоря, случайно… Хотя, возможно, это было предначертано. Мне было 14 лет. Вдруг — буквально всюду — начали попадаться на глаза объявления: на столбах, на дверях — везде: «Дорогой друг! Хочешь прыгнуть с парашютом? Приходи туда-то и туда-то, рядом с Центральным телеграфом», — примерно так там было написано. Оказалось, что организация ДОСААФ, которая раньше находилась на Таганке, переехала как раз в это место — в подвал дома №9, совсем рядом с телеграфом. Если бы она осталась на Таганке, я бы ее, скорее всего, никогда не нашел. А тут — шел мимо, увидел, зашел. В подвалах — маленькие кабинеты, в каждом человек по двадцать, плотно набито. Там и проходили занятия. Чтобы получить допуск к первому прыжку, нужно было прослушать весь курс — 50 часов теории, плюс два часа на сдачу зачета. И был еще один знак. От отца у меня остался старый фотоувеличитель. И как-то один знакомый попросил: «Помоги проявить пленку, напечатай фотографии». Я сделал — черно-белые снимки, 6 на 9, ничего особенного. На одном — аэродром, какие-то белые пятнышки… Я не понял, что это вообще за кадры. Спросил. А он говорит: «Это мы с парашютами прыгаем. Завтра поедем — поехали с нами, посмотришь». Вот так все и началось. Видимо, судьба.

- Но первый раз было страшно прыгать?

- В Москве был магазин «Лейпциг», а в нем – шикарный макет железной дороги. И я отвечаю людям, которые говорят, что, когда открывается дверь самолета — это ужас какой-то: ничего подобного. Там — как детская железная дорога. Вы смотрите — будто бы другая реальность. Сейчас я говорю: дверь открывается — и там как будто Google Maps, только без подписей улиц. Ничего страшного там нет. Даже если несколько ночей не спать и думать: все ли я сделал, никого ли не обидел, все ли письма прощальные написал — все равно ничего страшного. Хотя, конечно, иногда человек может сам себя накрутить до состояния, когда ему уже ничего не хочется.

- Вы организовывали коммерческие прыжки, а в вашей практике были такие случаи, когда люди в последнюю минуту отказывались?

 -  Один раз девушка в вертолете хотела отказаться — переубедили личным обаянием… Существует мнение, что тех, кто не хочет, выталкивают. Это неправда. Не хочешь — не надо. А один раз у меня был коммерческий прыжок. Парень и девушка купили тандемные прыжки с тандем-инструкторами. Это было во время какого-то показательного выступления. И у нас было два свободных места, можно было прицепить еще двоих. Когда прыжок обычный — самолет взлетает, из него выпрыгивают, и он сразу садится. А если показательный — самолет уходит в зону ожидания, участники выполняют фигуры, может пройти час, и никто не знает точно, когда начнется. И вот я с девушкой, мой напарник — с ее парнем.

Мы долго ждали, и они, видимо, всё — уже передумали. Выходим к двери — вот-вот будет команда «Приготовиться». Парень прыгает. Мы с девушкой подходим к двери. И тут она говорит: «Я не хочу». Я говорю: «Деньги уже уплачены». А она: «Но я не могу». Весь этот диалог происходит уже в движении — я переношу центр тяжести, уже невозможно остановиться. Она добавляет: «Я парню своему скажу, он еще больше заплатит!» А я про себя думаю: «Вот это был бы бизнес — двойная оплата за несостоявшийся прыжок». Но мы уже прыгнули. Вернее, выпали. Отделение от вертолета — это не как в самолете, там маленькая дверца, нужно поджаться, чтобы ничем не зацепиться. Есть ручка для крепления груза — за нее тоже можно держаться. И вот мы уже там. У меня просто не было уже физической возможности вернуть нас обратно. Так что прыгнули.

- Вы много раз прыгали и на Северном полюсе. Сколько прыжков набралось в Арктике?

- Я насчитал 25. Но надо сказать, что это было не так, что я прыгнул и вернулся в Москву. Я совершаю прыжок с одним пассажиром в тандеме, а внизу меня уже ждет другой самолет. Я тут же взлетаю снова, выполняю следующий прыжок, затем вылетаю в Хатангу, там переукладываю все парашюты и возвращаюсь. Таким образом, за, условно говоря, 12–15 экспедиций у меня набралось 25 прыжков.

- Чем отличаются условия для прыжков на Северном полюсе и в условном Подмосковье?

- Я всегда приводил два примера — аэродром Тушино и Северный полюс. Если прыгать в районе Тушино, то в окружении находятся Волоколамское шоссе, железная дорога, канал имени Москвы, Строгинская пойма, река Сходня и МКАД. Аэродром сам по себе большой — нужно постараться, чтобы не попасть на него, — но вокруг множество объектов, которые необходимо учитывать для обеспечения безопасности. А на Северном полюсе — тысячи километров белой пустыни, всё вокруг словно создано для приема. Только около одного процента поверхности занимают торосы. Их, конечно, много, но они становятся действительно опасными, если, например, передвигаться на лыжах, но на парашюте прыгать — одно сплошное гостеприимство.

- А были ли места, которые запомнились больше всего?

- Я как-то участвовал в учениях МЧС в 1995 и 1996 годах вместе с группой. С их поддержкой и под их эгидой мы совершали прыжки на вершину Эльбруса два года подряд. Помню, в первый раз я был выпускающим, то есть нес полную ответственность за нашу группу. Я тогда стоял у дверей самолета и понимал: то, что мы видели на фотографиях, совершенно не позволяло понять, куда именно прыгать. Альпинисты на вершине зажгли дымовую шашку красного цвета, но она горит всего 30 секунд, и среди всего этого нагромождения неясно, куда приземляться. Я только потом, спустя время, осознал, что это был по-настоящему опасный прыжок. Мы всё предусмотрели и действовали правильно, но свести риск к нулю все равно не удалось. Особенно остро чувствовалась ответственность за других — люди доверяют тебе, возможно, даже не до конца осознавая, на что идут. Но все прошло благополучно, и на следующий год мы снова полетели.

- А у вас были такие моменты, когда вам казалось, что «всё, это мой последний прыжок»?

- Был у меня подобный случай. Личное разгильдяйство и сопутствующие обстоятельства. Это было на показательном выступлении 6 декабря — в день начала контрнаступления под Москвой. Мы прыгали рядом с Волоколамском, у монумента панфиловцам. Было очень холодно, около минус двадцати пяти. Я был в теплой одежде, в двух полярных перчатках. И у меня отказал парашют. Я действовал правильно — как учили. Но потом чуть-чуть передействовал. При отказе парашюта существует четкая последовательность действий — какой бы ты ни был опытный, ты обязан координировать свои действия: отцепка, затем открытие запаски.

Я сам тысячу раз это проделывал на тренажере. Но из-за большого количества одежды, а еще и потому, что киношники попросили меня заснять проход снизу — камера была у меня за пазухой — я не мог нормально нащупать кольцо запасного парашюта. Все это мешало, загораживало живот. Когда ты понимаешь, что парашют отказал, нужно действовать четко: правой рукой берешься за отцепку, контролируешь глазами, левой — за кольцо запасного. Почти одновременным движением отцепляешь основной и открываешь запасной купол. Я все это сделал, но на секунду отпустил кольцо запаски — и уже не могу его снова нащупать. А времени — всего 15 секунд, и 14 из них уже прошли. Успел о многом подумать за этот момент.

В итоге я все-таки раскрыл запасной парашют — и после этого снижался всего 7 секунд. Это значит, что если бы я не раскрыл его, через одну секунду все закончилось бы. Просто все. Этот случай многому меня научил. Я стал умнее. Хотя, если приходится, я все равно прыгаю с чужими парашютами. Но у меня есть знание. Есть понимание того самого момента, когда человек погибает. Это понимание — оно... не страшное. Оно другое. Когда осознаешь, что всё, тогда в голове остается одна мысль: «Хорошо, что мама не узнает».

 - Вам 65, в парашютном спорте вы около 50 лет. Планируете ли завершить карьеру парашютиста? Когда вы хотите совершить последний прыжок?

 - Мне это представляется чем-то фантастическим: вот мне исполняется сто лет. Звонит дверной звонок — или, если я за городом, подъезжает машина. Выходит человек и говорит: «Сергей Николаевич, извините, мы не знали, что вы живы. Но вот сегодня оказалось, что это так. Наш подарок — совершенно не уникальный. Ближайший к вашей даче аэродром — это Чкаловский. Там всё готово. Десять тандемных мастеров на ваш выбор — с кем хотите, с тем и прыгайте. Через пятнадцать минут мы должны быть там». И это было бы круто. Я только боюсь, что те люди, на которых можно было бы положиться, не догадаются. И придется всё это организовывать самому.

---

Мария Седнева
Иллюстрация: «За рубежом», Midjourney
Фото предоставлено героем публикации