здесь мы определяем глобальные коммуникационные тренды
«Искусство – мост между людьми»
На этой неделе часть домов города Мапуту, столицы Мозамбика, украсят «зуховские лошадки». Их автор, российский художник Гарри Зух, создаст муралы совместно с местными мастерами в рамках поездки, организованной международной ассоциацией GATINGO. Также в школах Мапуту проведут творческие мастер-классы, а в университете кинематографии откроют выставку работ известного советского и российского художника, фотографа Валентина Самарина.
Интересно, что свои картины и арт-объекты Гарри Зух создает, не будучи при этом профессиональным художником. По его словам, он просто умеет чувствовать цвет. Где уже познакомились с «зуховскими лошадками», что определяет, какой получится картина, и почему мастер не должен ставить перед собой задачу понравиться публике – об этом художник рассказал в интервью корреспондентам издания «За рубежом».
– Образы «зуховских лошадок» стали вашей визитной карточкой. Расскажите об их происхождении: это чисто авторская мифология или отсылка к архетипам, фольклору?
– Сотворчество – удивительная вещь. Я начинал рисовать с дочерью: она создавала детские рисунки, а я их раскрашивал. Позже я продолжил этот опыт с известными художниками: они делали контуры, я наполнял их цветом. Так появились мои лошадки.
В Германии, например, я и не думал, что буду их рисовать. Я ведь не профессиональный художник, я выпускник МФТИ, просто чувствую цвет. Раньше я создавал беспредметные композиции или какие-то абстрактные образы, работая на твёрдых поверхностях – оргалите или досках. Я буквально ползал по полу, выискивая формы в фактуре материала, обводил их – так рождались работы. Но хозяйка дома, где я жил в Германии, попросила нарисовать лошадок. Я отнекивался: не умею. Однако был тронут её карликовыми лошадками (меньше пони!), особенно когда одна принесла жеребёнка. Попробовал изобразить – и увлёкся.
Вернувшись в Петербург, я предложил 18-летней девушке (помню, это был 2006 год) порисовать вместе. Как раз готовился благотворительный аукцион, нужны были работы. «Рисуй лошадок», – сказал я. Чтобы получить больше картин, предложил изобразить пятьдесят лошадей на одной доске, где каждая ножка или хвостик считались отдельным изображением. На всё – полчаса.
Когда человек рисует на скорость, проявляются истинные архетипы. То, что сидит в каждом из нас с древних времён. Это проявляется и у детей, и у взрослых, стоит только перестать думать о том, понравится ли результат, и полностью отдаться процессу. Трудность в том, чтобы отпустить желание понравиться, но, когда людей много, это происходит естественно и получается нечто удивительное.
Картина в интерьере как живое существо. Хорошая будет дарить силы, плохая – раздражать. Моя задача – помочь человеку задержаться у работы. И лошадки стали моим языком – забавные, странные, удивительные. Они пробуждают в людях что-то древнее, заставляют рассматривать, а через это приходит понимание искусства. Красота должна родиться внутри – от соприкосновения с произведением. Мои лошадки как агенты, помогающие этому чуду случиться. Они мой язык общения с миром.
– Ваш проект в Мозамбике, в городе Мапуту, где вы тоже собираетесь нарисовать лошадок, чем отличается от предыдущих работ? Почему именно эта страна? Будете ли вы сотрудничать с местными художниками или будете работать сольно? Как вы готовитесь к таким поездкам — изучаете историю страны, например?
– Для организации таких проектов у меня есть надежная команда – моя жена и наш друг Татьяна Тудвасева из международной ассоциации GATINGO, которые занимаются всеми подготовительными вопросами. Нас пригласила Дария да Консейсао, вице-президент GATINGO International Association, которая снимает документальные фильмы об африканских женщинах.
Эта поездка символически совпадает с 50-летием советско-мозамбикской дружбы. Хотя я обычно не привязываюсь к датам, здесь сама история создала эту удивительную синхронность. Конечно, мы будем работать с местными художниками. Я везу с собой особую часть моей коллекции – работы моего друга Валентина Самарина, недавно ушедшего из жизни, настоящего мастера, основоположника абстрактной фотографии. В советское время его авангардные работы вызывали споры, позже он жил в Париже, а в 2000-х вернулся в Петербург, где мы и познакомились. Теперь его фотографии будут представлены на мемориальной выставке.
Все это обещает стать не просто поездкой, а настоящим творческим взрывом. Знаете, когда создаешь картину и постепенно ее корректируешь, всегда интересно, что же получится в итоге? Ты работаешь, не зная конечного результата, полностью погружаясь в процесс. А потом отступаешь на шаг и смотришь: если работа удалась, от нее невозможно оторваться. Сейчас я испытываю подобное чувство – внутреннюю дрожь перед рождением чего-то великого. Мне не терпится увидеть, что из этого выйдет.
– Ваши работы появляются в самых разных точках мира, от Индонезии до Египта. А бывали ли случаи, когда по прибытии на место вы полностью меняли первоначальный замысел выставки?
– Когда я приезжаю на место, я сам не меняюсь. Возможно, меняю мир вокруг себя, но у меня нет заранее продуманных замыслов. Я действую по обстоятельствам.
Например, в Габон мы приехали рисовать лошадок. Рисовали, потом начали вырезать их из дерева. А там был один индийский бизнесмен, очень влиятельный: он контролирует продажу почти всего продовольствия в стране. Он пригласил нас в гости, в свою семью, и мы все вместе вырезали лошадей. Но потом он попросил: «Давайте лучше вырезать слонов: для нас они ближе». Я согласился, и вот теперь слоны тоже появились среди моих фигурок, вырезанных из фанеры. Возможно, скоро будут и из мрамора. Всё меняется. И в каждой ситуации ты должен быть готов измениться. У меня даже замысла нет: когда я рисую, я не планирую. Просто ведёшь линию, и картина сама диктует, какой ей быть.
Поэтому у меня нет чёткого плана. Я просто говорю: «Сделаем праздник». И работаем по обстоятельствам. Вот и в Мозамбик едем: какие-то люди, какие-то точки опоры… Как у Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир».
В этом и есть суть: если везёшь с собой что-то уже готовое, оно устаревает мгновенно. Если ты заранее знаешь, как делать, ты уже проиграл. Ты не должен этого знать. В каждый момент должно рождаться новое, только тогда будет сила, только тогда будет настоящее.
Вспоминается наша поездка по Шри-Ланке: мы разрисовывали заборы, стены и люди везде встречали нас с радушием. В одном бедном районе Коломбо местные жители попросили расписать их скромную церковь. Мы работали вместе с детьми до поздней ночи, а на рассвете к нам пришли рыбаки и на их деревянных лодках попросили изобразить ещё и рыбу. Так появился новый образ в нашей коллекции.
Когда-то я в шутку предлагал расписать православный храм лошадками. Но мир меняется, и вот уже сами люди просят украсить их церковь нашими рисунками. Так шутка становится реальностью, а искусство – мостом между людьми.
– Каков ваш принцип в работе как художника? По вашему мнению, для того чтобы рисовать, не нужно быть одаренным?
– Прежде всего я разрушаю саму суть понятия «художник». В XX веке, да и раньше, художник был ремесленником – придворным живописцем, создававшим портреты, увековечивавшим образы. Когда фотография лишила искусство его документальной функции, художникам пришлось искать новые пути. Так появилось концептуальное искусство – попытка оторваться от толпы, рассказать нечто загадочное. Но именно это, на мой взгляд, начало убивать настоящее искусство.
Мне это всегда было чуждо. Я не хочу отдаляться от людей, напротив – убеждён: рисовать может каждый. Я получил от Бога дар чувствовать свет, но ведь каждый одарён по-своему. Будучи студентом МФТИ, я до пятого курса вообще не воспринимал живопись – не умел и не любил рисовать. В школе за меня это делал старший брат.
Перелом случился в Пушкинском музее. «Красные рыбки» Матисса приковали меня к месту – я просидел перед ними целый день, потом вернулся на следующий. И вдруг начал чувствовать картины кожей, всем существом. Этот дар я теперь передаю другим – мы рисуем вместе. С детьми, с известными художниками: они создают контуры, я, как мастер цвета, наполняю их жизнью.
На арт-субботниках я часто вообще не участвую в процессе – каждый становится творцом. Я сознательно растворяю свою индивидуальность в толпе, становлюсь антихудожником, разрушающим миф об уникальности творца. Ведь творить может каждый, нужно только почувствовать эту возможность. Это величайший дар и ни с чем не сравнимое счастье.
Моя миссия – сеять радость творчества. Я видел, как преображаются люди, взявшие в руки кисть. Когда они начинают рисовать, исчезают страхи, ломаются барьеры. Вот оно – настоящее чудо искусства, доступное всем без исключения.
Антон Дубровский
Фото: Маргарита Чайка
Фотографии картин предоставлены героем публикации
Интересно, что свои картины и арт-объекты Гарри Зух создает, не будучи при этом профессиональным художником. По его словам, он просто умеет чувствовать цвет. Где уже познакомились с «зуховскими лошадками», что определяет, какой получится картина, и почему мастер не должен ставить перед собой задачу понравиться публике – об этом художник рассказал в интервью корреспондентам издания «За рубежом».
– Образы «зуховских лошадок» стали вашей визитной карточкой. Расскажите об их происхождении: это чисто авторская мифология или отсылка к архетипам, фольклору?
– Сотворчество – удивительная вещь. Я начинал рисовать с дочерью: она создавала детские рисунки, а я их раскрашивал. Позже я продолжил этот опыт с известными художниками: они делали контуры, я наполнял их цветом. Так появились мои лошадки.
В Германии, например, я и не думал, что буду их рисовать. Я ведь не профессиональный художник, я выпускник МФТИ, просто чувствую цвет. Раньше я создавал беспредметные композиции или какие-то абстрактные образы, работая на твёрдых поверхностях – оргалите или досках. Я буквально ползал по полу, выискивая формы в фактуре материала, обводил их – так рождались работы. Но хозяйка дома, где я жил в Германии, попросила нарисовать лошадок. Я отнекивался: не умею. Однако был тронут её карликовыми лошадками (меньше пони!), особенно когда одна принесла жеребёнка. Попробовал изобразить – и увлёкся.
Вернувшись в Петербург, я предложил 18-летней девушке (помню, это был 2006 год) порисовать вместе. Как раз готовился благотворительный аукцион, нужны были работы. «Рисуй лошадок», – сказал я. Чтобы получить больше картин, предложил изобразить пятьдесят лошадей на одной доске, где каждая ножка или хвостик считались отдельным изображением. На всё – полчаса.
Когда человек рисует на скорость, проявляются истинные архетипы. То, что сидит в каждом из нас с древних времён. Это проявляется и у детей, и у взрослых, стоит только перестать думать о том, понравится ли результат, и полностью отдаться процессу. Трудность в том, чтобы отпустить желание понравиться, но, когда людей много, это происходит естественно и получается нечто удивительное.
Картина в интерьере как живое существо. Хорошая будет дарить силы, плохая – раздражать. Моя задача – помочь человеку задержаться у работы. И лошадки стали моим языком – забавные, странные, удивительные. Они пробуждают в людях что-то древнее, заставляют рассматривать, а через это приходит понимание искусства. Красота должна родиться внутри – от соприкосновения с произведением. Мои лошадки как агенты, помогающие этому чуду случиться. Они мой язык общения с миром.
– Ваш проект в Мозамбике, в городе Мапуту, где вы тоже собираетесь нарисовать лошадок, чем отличается от предыдущих работ? Почему именно эта страна? Будете ли вы сотрудничать с местными художниками или будете работать сольно? Как вы готовитесь к таким поездкам — изучаете историю страны, например?
– Для организации таких проектов у меня есть надежная команда – моя жена и наш друг Татьяна Тудвасева из международной ассоциации GATINGO, которые занимаются всеми подготовительными вопросами. Нас пригласила Дария да Консейсао, вице-президент GATINGO International Association, которая снимает документальные фильмы об африканских женщинах.
Эта поездка символически совпадает с 50-летием советско-мозамбикской дружбы. Хотя я обычно не привязываюсь к датам, здесь сама история создала эту удивительную синхронность. Конечно, мы будем работать с местными художниками. Я везу с собой особую часть моей коллекции – работы моего друга Валентина Самарина, недавно ушедшего из жизни, настоящего мастера, основоположника абстрактной фотографии. В советское время его авангардные работы вызывали споры, позже он жил в Париже, а в 2000-х вернулся в Петербург, где мы и познакомились. Теперь его фотографии будут представлены на мемориальной выставке.
Все это обещает стать не просто поездкой, а настоящим творческим взрывом. Знаете, когда создаешь картину и постепенно ее корректируешь, всегда интересно, что же получится в итоге? Ты работаешь, не зная конечного результата, полностью погружаясь в процесс. А потом отступаешь на шаг и смотришь: если работа удалась, от нее невозможно оторваться. Сейчас я испытываю подобное чувство – внутреннюю дрожь перед рождением чего-то великого. Мне не терпится увидеть, что из этого выйдет.
– Ваши работы появляются в самых разных точках мира, от Индонезии до Египта. А бывали ли случаи, когда по прибытии на место вы полностью меняли первоначальный замысел выставки?
– Когда я приезжаю на место, я сам не меняюсь. Возможно, меняю мир вокруг себя, но у меня нет заранее продуманных замыслов. Я действую по обстоятельствам.
Например, в Габон мы приехали рисовать лошадок. Рисовали, потом начали вырезать их из дерева. А там был один индийский бизнесмен, очень влиятельный: он контролирует продажу почти всего продовольствия в стране. Он пригласил нас в гости, в свою семью, и мы все вместе вырезали лошадей. Но потом он попросил: «Давайте лучше вырезать слонов: для нас они ближе». Я согласился, и вот теперь слоны тоже появились среди моих фигурок, вырезанных из фанеры. Возможно, скоро будут и из мрамора. Всё меняется. И в каждой ситуации ты должен быть готов измениться. У меня даже замысла нет: когда я рисую, я не планирую. Просто ведёшь линию, и картина сама диктует, какой ей быть.
Поэтому у меня нет чёткого плана. Я просто говорю: «Сделаем праздник». И работаем по обстоятельствам. Вот и в Мозамбик едем: какие-то люди, какие-то точки опоры… Как у Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир».
В этом и есть суть: если везёшь с собой что-то уже готовое, оно устаревает мгновенно. Если ты заранее знаешь, как делать, ты уже проиграл. Ты не должен этого знать. В каждый момент должно рождаться новое, только тогда будет сила, только тогда будет настоящее.
Вспоминается наша поездка по Шри-Ланке: мы разрисовывали заборы, стены и люди везде встречали нас с радушием. В одном бедном районе Коломбо местные жители попросили расписать их скромную церковь. Мы работали вместе с детьми до поздней ночи, а на рассвете к нам пришли рыбаки и на их деревянных лодках попросили изобразить ещё и рыбу. Так появился новый образ в нашей коллекции.
Когда-то я в шутку предлагал расписать православный храм лошадками. Но мир меняется, и вот уже сами люди просят украсить их церковь нашими рисунками. Так шутка становится реальностью, а искусство – мостом между людьми.
– Каков ваш принцип в работе как художника? По вашему мнению, для того чтобы рисовать, не нужно быть одаренным?
– Прежде всего я разрушаю саму суть понятия «художник». В XX веке, да и раньше, художник был ремесленником – придворным живописцем, создававшим портреты, увековечивавшим образы. Когда фотография лишила искусство его документальной функции, художникам пришлось искать новые пути. Так появилось концептуальное искусство – попытка оторваться от толпы, рассказать нечто загадочное. Но именно это, на мой взгляд, начало убивать настоящее искусство.
Мне это всегда было чуждо. Я не хочу отдаляться от людей, напротив – убеждён: рисовать может каждый. Я получил от Бога дар чувствовать свет, но ведь каждый одарён по-своему. Будучи студентом МФТИ, я до пятого курса вообще не воспринимал живопись – не умел и не любил рисовать. В школе за меня это делал старший брат.
Перелом случился в Пушкинском музее. «Красные рыбки» Матисса приковали меня к месту – я просидел перед ними целый день, потом вернулся на следующий. И вдруг начал чувствовать картины кожей, всем существом. Этот дар я теперь передаю другим – мы рисуем вместе. С детьми, с известными художниками: они создают контуры, я, как мастер цвета, наполняю их жизнью.
На арт-субботниках я часто вообще не участвую в процессе – каждый становится творцом. Я сознательно растворяю свою индивидуальность в толпе, становлюсь антихудожником, разрушающим миф об уникальности творца. Ведь творить может каждый, нужно только почувствовать эту возможность. Это величайший дар и ни с чем не сравнимое счастье.
Моя миссия – сеять радость творчества. Я видел, как преображаются люди, взявшие в руки кисть. Когда они начинают рисовать, исчезают страхи, ломаются барьеры. Вот оно – настоящее чудо искусства, доступное всем без исключения.
Антон Дубровский
Фото: Маргарита Чайка
Фотографии картин предоставлены героем публикации
22.04.2025
Важное
Китайский автопроизводитель GAC вывел два своих электрокара на рынок Эфиопии.
24.05.2025 09:00:00
Турция, возможно, привлечет к строительству новых АЭС канадскую компанию Candu.
23.05.2025 17:00:00
Другие Интервью
Интервью с членом правления АРЭА Юлией Берг и ответственным секретарем правления АРЭА Андреем Громовым.
Интервью с президентом Российского книжного союза Сергеем Степашиным.
Интервью с академиком Российской академии космонавтики им. К. Э. Циолковского Игорем Марининым.
Интервью с руководителем Международного патриотического проекта «Мы победили ВМЕСТЕ», мастером спорта международного класса по парашютному спорту Сергеем Инсаровым.