Может ли Америка стать диктатурой?

Значит, как-то раз великому Курту Гёделю, корифею математической и прочей логики, ещё аспирантом доказавшему знаменитую теорему о неполноте, надо было сдавать экзамен на американское гражданство. Война в Европе уже закончилась (это от неё он бежал в 1940 году через дружественный тогда Германии СССР), но о возвращении на родину речи быть не могло, тем паче что рабочее место в Принстоне нашего героя целиком устраивало. Поручителями-свидетелями перед американскими властями – тогда так было принято – у него были Оскар Моргенштерн (тот самый, который вместе с Джоном фон Нейманом создал теорию игр) и Альберт Эйнштейн, с которым Гёдель обычно шёл с работы домой. Вообще, Эйнштейн любил говаривать, что его научная деятельность в последние годы жизни особой ценности не имеет и что он посещает Институт перспективных исследований в основном ради этих прогулок с Гёделем.

Так или иначе, Гёдель, как человек вдумчивый и дотошный, основательно проштудировал американскую конституцию, после чего сообщил Моргенштерну, что обнаружил в ней некоторые внутренние противоречия (сие, скорее всего, звучало особенно мило в устах человека, установившего невозможность финитного доказательства непротиворечивости арифметики) и что США могут запросто и вполне юридически законно перейти к диктаторскому способу правления. Моргенштерн, естественно, пришёл в ужас, ибо хорошо знал, с кем имеет дело, и многократно (хотя и без особого успеха) пытался доказать Гёделю (не могу даже представить, какие аргументы он изобретал), что при собеседовании в суде города Трентона этот вопрос поднимать не стоит.



Эйнштейн тоже пришёл в ужас, и по тем же самым причинам. И тоже пытался воздействовать на Гёделя путём разнообразных логических (не на того напал!) рассуждений, и с тем же результатом, что и Моргенштерн. Однако, будучи человеком чрезвычайно изобретательным, нашёл-таки подход совершенно иного рода, а именно, уже по пути в Трентон повернулся к сидевшему на заднем сидении кандидату в американские граждане и строго спросил его: «Гёдель, а вы действительно хорошо подготовились к экзамену?» – сделав, как легко догадаться, зловещее ударение на слове «действительно». Гёдель натурально тут же страшно занервничал, чего Эйнштейн и добивался, справедливо рассудив, что при таком смешении чувств Гёделю будет не до логически-юридических тонкостей.



После чего их с Моргенштерном усадили неподалёку от соискателя и спросили, ручаются ли они за его законопослушность и гражданскую сознательность. Оба свидетеля энергично подтвердили означенные качества Гёделя, после чего судья задумался и спросил того, откуда он родом.

Гёдель, знамо дело, отвечал, что из Австрии (он родился в Брюнне – ещё не Брно, когда там ещё было немецкоязычное большинство, - и с радостью отказался от чехословацкого гражданства в 1929 г., дабы получить вожделенный австрийский паспорт, который до аншлюса и прочих европейских безобразий его полностью устраивал). «Ну и какой у вас в Австрии способ правления?» – продолжал любопытный или просто честно выполнявший свою работу судья, после чего оба поручителя немедленно и вполне обоснованно забеспокоились, ибо поняли, что беседа идёт не по самому благоприятному сценарию. И не ошиблись, поскольку Гёдель тут же ответил: «Была республика, но конституция допустила её превращение в диктатуру». «Вот как? Печально, – заметил судья и зачем-то добавил: – Но у нас-то это никак невозможно». «Отнюдь, – немедля возразил Гёдель, – и я это могу доказать».

Дальнейшие показания расходятся. Наиболее прозаическая версия, записанная Моргенштерном почти четверть века спустя, гласит, что судья сам сообразил, с кем имеет дело, и тут же закончил собеседование. Более красивый и, как мне кажется, гораздо более реалистичный извод нашей совершенно правдивой истории сообщает, что не успел ещё Гёдель договорить свою фразу до конца, как Эйнштейн стал строить судье всякого рода гримасы, подмигивать и чуть ли не крутить пальцем у виска, а судья, действительно человек сообразительный, понял, что в Институте перспективных исследований почти все сотрудники немного не в себе, но разного рода выгоды, материальные и не только, Америке всё равно приносят, а спорить с ними и бессмысленно, и, главное, совсем не на пользу обществу, чьи интересы умные судьи как раз и поставлены защищать. Замечу при этом, что гримас и жестов Эйнштейна Моргенштерн мог запросто и не заметить, так что моя искусная теория очень даже непротиворечива.

В отличие, быть может, от американской конституции, которую наши воспетые в веках герои больше никогда не обсуждали, благодаря чему никто так и не знает, в чём же действительно состоит приобретшая теперь уже вполне легендарный статус так называемая лазейка Гёделя.



Вы спросите, почему мне захотелось вспомнить эту историю именно сейчас? Совершенно случайно. Побудительные мотивы, идейные соображения – помилуйте! Сверхзадача – увольте! Нет, как на духу не могу я найти этому желанию каких-либо логических объяснений или привести в пользу своей новеллы доводы хотя бы отчасти рассудочные или, по словам русских классиков, математические. Увы. Чистая, беспримесная и своевольная авторская прихоть, не имеющая никакого отношения к нашей обыденной современности, породившему её славному, хотя и несколько многополярному прошлому и неумолимо следующему за ней счастливому будущему.

---

Пётр Ильинский, член международной редакционной коллегии

Иллюстрация: «За рубежом», Midjourney, Wikimedia Commons