Встреча союзников в Люнебурге

К 80-летию Победы в Великой Отечественной войне «За рубежом» публикует фрагменты книги «В орбите войны. Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы» военкора, публициста и главного редактора издания «За рубежом» с 1960 по 1986 годы Даниила Краминова. В своей книге он воспроизводит всю хронологию событий Второй мировой, начиная с нападения Германии на Польшу в 1939 году и до Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками в 1945-м.

В начале мая, когда военные действия на западном фронте практически прекратились и во многих местах, начиная от Австрии на юге до Балтийского моря на севере, войска англо-американских союзников встретились с наступающими советскими войсками, нас пригласили в полевой штаб командующего 21-й армейской группы, разместившийся в больших палатках в лесистых окрестностях Люнебурга. День был солнечный, теплый, и фельдмаршал Монтгомери, редко вылезавший из длинного, толстого свитера, кутавшего его щуплую фигуру от шеи до колен, появился перед нами в «бэтлл-дресс» с золотой короной и звездами на погонах.



— Джентльмены! — заговорил он, собирая улыбчивые морщинки на худом аскетическом лице с мелкими, глубоко сидящими глазами. — Мне сообщили из Лондона, что маршал Рокоссовский хотел бы встретиться со мной. Я рад сказать вам, что просто восхищен возможностью лично познакомиться со столь выдающимся солдатом и поговорить с ним о делах, в которых мы, как соседи, весьма заинтересованы. О моей готовности встретиться с ним маршал Рокоссовский извещен через Лондон и, надеюсь, Москву. Я хотел бы, чтобы вы, если это вас не затруднит, передали маршалу Рокоссовскому мое личное приглашение и сказали ему, что я буду ждать его в Висмаре, как только он будет готов совершить небольшое путешествие в западном направлении.

Он задал несколько вопросов о Рокоссовском, показав, что знает его биографию и военную карьеру достаточно хорошо — разведка наверняка приготовила для него должную справку, — и отпустил, пожелав нам счастливого путешествия.

Мы расценили пожелание командующего армейской группой как своего рода приказ и на другое же утро отправились выполнять поручение. Нам и самим хотелось встретиться с представителями советского командования, чтобы доложить о действительной обстановке [341] на западном фронте — в официальных английских и американских коммюнике, как и в писаниях корреспондентов, она изображалась более драматической и трудной, чем была на самом деле.

В трех-четырех километрах от восточной окраины Висмара мы увидели сцену, которая заставила нас остановиться. На широкой дороге, оставив лишь узкий проезд, стояли друг против друга английские и советские танки, а на свежезеленой лужайке рядом расположились за дружеской трапезой танкисты двух союзных армий. Англичане, увидев приближавшихся к ним офицеров, вскочили на ноги, наши, не разбираясь в английских знаках различия, продолжали сидеть. Они, однако, тоже вскочили, когда мой спутник козырнул и представился:

— Подполковник Красной Армии Пилюгин.

Мы предложили танкистам продолжить их трапезу, состоявшую из русского хлеба, английских галет, американской консервированной колбасы и вскипяченного на сухом спирте чая. Англичане не говорили по-русски, русские по-английски, но дружественность их общения вызвала у нас восхищение. Хотя мы не раз встречались с офицерами, которые, несмотря на совместную вооруженную борьбу против нацистской Германии, продолжали буквально пылать ненавистью к Советскому Союзу, огромное большинство солдат — бывших рабочих или их детей — относилось к советскому народу с симпатией, сочувствием и признательностью за то, что вынес он во время этой войны. Иногда наши попытки дружески побеседовать с офицерами тут же превращались в ожесточенный спор, сопровождаемый враждебными выпадами против нашей страны, но чаще нас принимали как представителей не только великого и мужественного народа, но и верного союзника, жертвы которого избавили англичан от лишних страданий и потерь.

Через несколько километров советский патруль на перекрестке, остановив нашу машину, повез нас в штаб артиллерийского полка, двигавшегося с авангардом 2-го Белорусского фронта. Штаб расположился в помещичьем доме — хозяева сбежали вместе с отступавшими германскими войсками на запад, — и в большом зале с высокими окнами и зеркалами в простенках командир полка майор грузин устроил праздничный обед по случаю награждения полка, его бойцов и офицеров орденами и медалями. Появление двух человек в неведомой ему военной форме заставило его прервать торжественную речь и крикнуть через весь зал:

— Кто такие?

— Задержаны в расположении полка, — доложил солдат, доставивший нас в штаб. — Говорят, советские, а форма — вон какая, и документов нет. [342]

— Арестовать! — приказал майор и повелительно показал большим пальцем куда-то в сторону.

— Мы — советские военные корреспонденты с войсками союзников, — выкрикнул мой спутник. — Я — подполковник Красной Армии, мой товарищ...

— Увести! — еще громче крикнул майор. — И караулить, пока я не приду!

Нас завели в тесную и темную комнату, видимо, кладовку, рядом с вестибюлем, захлопнули и закрыли на ключ дверь, а через несколько минут доставили нашего шофера-англичанина. (Мы убедили ведущего офицера не сопровождать нас: оставлять его одного было неудобно, брать его всюду — не нужно.) Мы просидели в этой комнате часа два, пока произносились речи, а затем тосты за награды и награжденных и завершился не очень обильный фронтовой обед. Прислушиваясь то к дружным аплодисментам, то взрывам хохота — за тостами последовали, наверно, анекдоты, — мы все больше наливались раздражением на майора, арестовавшего нас Уж чего-чего, а быть схваченными своими солдатами, разоруженными — у нас отняли пистолеты, — лишенными поясов мы никак не ожидали. И когда майор, закончив свои дела, появился в нашей каталажке, мы встретили его залпом ругани и потребовали немедленно отправить нас в штаб 2-го Белорусского фронта, угрожая пожаловаться на майора маршалу Рокоссовскому, который ждет нас.

Недоверчивый командир полка, посмотрев наши документы — они были на английском языке — и убедившись, что никаких советских документов у нас нет, распорядился отправить нас в Смерш (контрразведку) дивизии, штаб которой находился в соседнем городке километров в пятнадцати. Нас посадили на переднее место, а за спиной поместили автоматчика, которому майор приказал стрелять в нас при любой попытке к бегству или сопротивлению. Автоматчик попался исполнительный и суровый, и всю дорогу мы — то один, то другой — чувствовали холодное прикосновение автоматного ствола к своим затылкам.

Офицеры Смерш, выслушав наш рассказ и посмотрев документы, объявили конвоиру, что нас следует доставить в политотдел — корреспонденты по его части. В политотделе посмеялись над нашими злоключениями, тут же связались с штабом армии. а тот с штабом фронта, и уже через час был получен приказ не только пропустить военных корреспондентов, но и дать им сопровождающего офицера. Перед вечером мы добрались до Гюстрова, где оказался передовой штаб 2-го Белорусского фронта, и вскоре нас доставили прямо к его командующему маршалу К. К. Рокоссовскому. [343]

После короткого разговора он пригласил нас на ужин, который уже был приготовлен в соседнем зале. Перед тем как сесть за стол, маршал представил нас члену Военного совета фронта генералу Н. Е. Субботину, начальнику штаба генералу А. Н. Боголюбову, командующим армиями, начальнику политуправления и особого отдела фронта. За обедом шел общий разговор о последних неделях и днях войны, и мы рассказали о том, что германское сопротивление на западе фактически прекратилось до выхода союзных войск на Рейн: крупнейшая в Европе водная преграда была преодолена без особых трудностей. После же пересечения Рейна германское командование и не пыталось всерьез организовать какое бы то ни было сопротивление. Некоторые германские генералы делали все возможное, чтобы облегчить продвижение английских и американских войск как можно дальше на восток.

Ужин завершился тем, что все его участники перешли в другой зал, где перед ними выступили артисты фронта. Лишь после окончания короткого, но хорошего концерта маршал Рокоссовский, посадивший гостей «с той стороны» рядом с собой, объявил:

— А теперь давайте поговорим.

Он провел нас на второй этаж в свой кабинет и, приказав подать чай, попросил рассказать о Монтгомери, о генералах, которые его окружают, о настроениях офицеров, солдат, об отношении к Красной Армии, Советскому Союзу. Нарисовав политическое лицо Монтгомери — он был убежденным консерватором, все прогрессивное отвергал, но от политических заявлений воздерживался, — мы подчеркнули некоторые особенности его характера: властен, как самодержец, самолюбив и тщеславен, мнения других выслушивает терпеливо, но не считается с ними, сух в обращении даже с близкими людьми, лишен чувства юмора, не пьет и не выносит подвыпивших рядом с собой, не курит и не терпит курильщиков.

Рокоссовский засмеялся и, обращаясь к генералам, собравшимся в его кабинете, с усмешкой посоветовал:

— Во время разговора с фельдмаршалом от курения воздержитесь, а за обедом на выпивку не нажимайте. Пить будем только за победу и братство по оружию.

— И за короля, — подсказал один из нас. — Это обязательный тост в конце обеда, и нужно позаботиться, чтобы вино в рюмках непременно было — этого требует английский обычай.

Мы рассказали далее, что хотя отношение английской армии к нам в общем доброе, даже хорошее, антисоветские настроения в ее верхушке, которая отражает замыслы и стремления правящих кругов Англии, в последнее время заметно усилились. Из разговоров, которые мы вели с обычно хорошо осведомленными коллегами-корреспондентами и офицерами, у нас создалось вполне определенное [344] мнение, что антисоветские пропагандистские кампании английской печати, которая раздувала то мнимое участие частей, якобы сформированных из советских военнопленных в боях против союзников, то слухи о секретных переговорах между Берлином и Москвой в Стокгольме, то намерение германских генералов, особенно нового начальника штаба Кребса, бывшего военным атташе в Москве, договориться с советским командованием, вдохновляются Черчиллем и направляются через министерство информации его личным другом (по словам некоторых, незаконным сыном) Бренданом Брэкеном. Черчилль был автором плана захвата Берлина сначала только английскими войсками, а затем англо-американскими войсками. Он же благословил сговор Монтгомери с германским командованием о том, чтобы отступающие с восточного фронта дивизии армейской группы «Висла», обреченные на разгром и пленение войсками 2-го Белорусского фронта, укрылись за спиной брошенных вперед парашютно-десантных частей 21-й армейской группы. И хотя мы не знали тогда, что приказ сохранить германские соединения с их штабами и офицерами, а также с оружием был отдан Монтгомери лично Черчиллем, его воплощение в жизнь видели собственными глазами. (Позже стало известно, что Черчилль даже намеревался бросить всю мощь английской бомбардировочной авиации, чтобы нанести удар «по коммуникациям русских войск в случае, если они продвинутся дальше, чем было договорено».)

---

Иллюстрация: «За рубежом», Midjourney