Художник и гражданин

Тема рабочего класса, единства его передового отряда – коммунистов, – борьбы против войны, насилия и варварства пронизывает всё творчество художника-коммуниста Ренато Гуттузо, главы реалистического направления в современном итальянском искусстве.

Я побывала у Ренато Гуттузо по его возвращении из Москвы, где Академия художеств СССР организовала выставку его работ – 80 полотен и рисунков. В СССР ему была вручена Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами». При этом итальянский художник выразил пожелание, чтобы денежная премия была передана на восстановление Демократической Республики Вьетнам.



Друзья Ренато Гуттузо ждали его приезда в Риме, чтобы торжественно отметить знаменательное событие, однако художник предпочел отправиться прямо в Велате, местечко в 4 километрах от города Варесе, где он теперь проводит больше 6 месяцев в году, без телефона, встречаясь лишь с ближайшими товарищами. Как говорит сам художник, здешний «невольный» пейзаж помогает ему лучше сосредоточиться. Он запирается в своем доме за мрачными серыми стенами и работает.

Сейчас, в 60 лет, страсть писать у него сильна как никогда. Его последняя работа «Похороны Тольятти» – огромная картина размером 4 метра 43 сантиметра на 3 метра 30 сантиметров, и он писал ее два месяца. Эта картина тоже выставлялась в залах Академии художеств СССР. Именно с нее и начался наш разговор.

Вопрос. Как у вас родилась идея создания этой картины?

Ответ. В буржуазной печати писали, что я якобы сделал «Похороны Тольятти» специально для выставки в Москве. Это неправда. Мысль об этой картине возникла у меня давно, целых семь лет я обдумывал ее – с того самого лета, когда умер Тольятти. В те дни я набросал акварель, навеянную впечатлениями от похорон: толпа, и на первом плане фигура женщины в трауре, Нильде Иотти, вдовы Тольятти. Два года назад я сделал еще один набросок, разработку первого. Но серьезно я приступил к работе лишь летом 1972 года.

Вопрос. Композиция огромной картины, где так много человеческих лиц и фигур, должна была вызвать большие трудности. Это так?

Ответ. Как я пришел к этой композиции? Я исходил из эскизов, которые постепенно обрели такую самостоятельность и силу, что оказались окончательными. Я работал на разграфленной бумаге, разложенной на больших рисовальных столах. Бумагу я наклеил на марлю, а потом на фанеру. Работал я яростно, по 8–9 часов в день, но даже не представлял, когда закончу картину. Сначала я нарисовал голову Тольятти в окружении руководителей Итальянской коммунистической партии и наклеил аппликации цветов, которые вырезал из каталогов. Всё это носило очень временный характер, но в результате осталось на картине в первоначальном варианте. Когда что-нибудь не нравилось мне, я отрывал кусок и бросал его в корзину. Основные цвета мне подсказал первый кусок, который я считал сначала эскизом. Я понял, что всё должно быть черно-белым и лишь знамена и цветы красными, в тон им – римский закат, венчающий картину.

Вопрос. Вы работали по памяти или по фотографиям?

Ответ. Если брать творческую сторону, – только по памяти. Память была зеркалом, в котором отражались герои моей будущей картины: Пабло Неруда, Ди Витторио (видный итальянский профсоюзный деятель. – Ред.), Элио Витторини (известный итальянский писатель. – Ред.). И главное – Тольятти. Но чтобы точнее изобразить 144 лица, составляющих композицию картины, мне пришлось прибегнуть и к фотографиям.

Вопрос. Чем вы руководствовались при выборе персонажей?

Ответ. Каждый из них имел свое место в жизни Тольятти. Картина во многом символична. Именно поэтому, стремясь отобразить в картине постоянное присутствие в нашей жизни Ленина, ленинской мысли, я поместил пять изображений Владимира Ильича: молодого, в среднем возрасте, пожилого – портреты, вошедшие в народную память.

Я хотел показать на картине Рим. Но как это сделать? Эта проблема очень волновала меня. И я написал закат, потому что Рим – это еще и цвет, это воздух и облака... Последний элемент на общем черно-белом фоне – красные знамена. Я нарисовал шестнадцать на переднем плане и пять – в глубине.

Вопрос. Что значил для вас лично Пальмиро Тольятти?

Ответ. Прежде всего легенду, когда его еще звали Эрколе Эрколи (подпольный псевдоним Пальмиро Тольятти. – Ред.), и мы шепотом произносили это имя с уважением и трепетом. То были годы подполья, и мы, молодежь, искали образцы для подражания. Потом была первая встреча в 1945 году в «Театре делле арти» на выставке «Искусство против варварства». Нам нужно встретиться, сказал он мне, и мы встретились. При встречах с Тольятти я испытывал одновременно робость и счастье. Одна из самых жарких встреч была в Парме. Он останавливался у каждой картины, задавал вопросы. Потом мы прошли от зала Пилотта пешком до гостиницы «Стендаль», и эти несколько сот метров показались мне километрами. Шел снег, и мы долго говорили. Я сказал ему, что писать нетрудно: для меня язык красок служит для выражения чувств и идей.

Вопрос. Что было у вас с ним общего с человеческой точки зрения?

Ответ. У Тольятти было величайшее и редкое человеческое качество: он всегда умел выслушать собеседника, иногда чтобы опровергнуть его точку зрения. Он никогда не выходил из себя, у него были иные аргументы, чтобы привлечь человека на свою сторону. Что было у нас общего? Трудно сказать. Однако разговоры с Тольятти превратились у меня в нечто, без чего я уже не мог бы жить и работать. Например, я верю, что нынешняя социальная система будет свергнута. Я твердо верю в это, как верил Тольятти.

Вопрос. Как возникла идея выставки в Москве?

Ответ. Мне исполнилось 60 лет. Выставка, предложенная мне Академией художеств СССР, стала для меня подведением итога 40-летнего труда. Я представил 80 картин и рисунков. «Похороны Тольятти» еще не были закончены, я не предполагал выставлять эту картину, и поэтому она не была включена в каталог.

Вопрос. Исходя из какого критерия вы отбирали картины?

Ответ. Я хотел устроить выставку, которая походила бы на меня самого. Отбирал картины я сам, исходя из биографического критерия, начиная с самых первых картин, как, например, портрета моего школьного товарища, ставшего сейчас генералом, который я написал в 19 лет, в 1931 году. Я хотел показать все свои крупные работы, особенно последние: «Посещения», «Новости», «Женщины, комнаты и предметы». В то же время я не взял «Бой краснорубашечников Гарибальди у моста Аммиральо», потому что уже выставлял эту картину в Москве в 1961 году. Я считаю себя современным художником, по-своему пережившим перипетии современного искусства и глядевшим на жизнь открытыми глазами...

Вопрос. Как вы представляете себе свою жизнь в искусстве?

Ответ. Я прошел через все испытания своего времени. Мальчишкой я писал с радостью. Потом у меня наступил период так называемого неореализма. И хотя я отрицаю категоричность такой формулировки, столь подходящей для кино, я бросился в неореализм очертя голову в послевоенные годы. Сегодня мне кажется, что это был отказ от одних вещей ради утверждения других. Этот период кончился у меня в 1953 году весьма болезненно. Я вдруг понял, что меня интересуют не столько картины, сколько осмысление пройденного и предстоящего пути. В то время мне казалось, что я уплатил все векселя и мог позволить себе подвести баланс. То было самое несчастное время в моей короткой истории.

Я снова начал работать десять лет спустя, в 1964 году. В 1968 году я загорелся идеей «Мая», в 1969 году последовали «Посещения», в 1970 году – «Ночи Джибеллины», в 1971 году – «Новости». Я действительно работал как одержимый. Я по натуре работяга. Если я ничего не делаю, я заболеваю. Возникает масса проблем, которые исчезают, стоит мне только войти в ритм работы. Сейчас я стремлюсь самым простым образом писать то, что я хочу сказать.

Вопрос. Как приняла вашу выставку советская публика?

Ответ. Выставка в Москве принесла мне радость. Девять тысяч посетителей только за первые четыре дня – я не привык к такому вниманию... Впечатления о поездке в СССР вселяют в меня желание работать.

---

Мариаливиа Серини, «Эспрессо», Рим
Иллюстрация: использованы изображения из архива и Paolo Monti