«Чем глубже убеждения, тем больше художник»

«Чем глубже убеждения, тем больше художник». Так сказал Сергей Эйзенштейн, познакомившись с великим мексиканским художником-коммунистом Давидом Альфаро Сикейросом. Последняя по времени работа художника-борца — «Полифорум», расписанное им 12-гранное здание на улице Инсурхентес в столице Мексики. Главная тема этой гигантской настенной росписи (площадь — 8400 квадратных метров) — «Марш человечества».

Ниже публикуются ответы Сикейроса, одного из творцов монументальной живописи, родившейся на мексиканской земле и впитавшей в себя пафос революционной борьбы, на вопросы корреспондентов.



Вопрос. Как вы относитесь к так называемым «модным» течениям в живописи?

Ответ. Все эти термины: кубизм, сюрреализм и прочие — это понятия 30–50-летней давности. Картины таких художников — словно никчемные феодальные замки. Других привлекают не менее формальные выкрутасы. Есть и такие, которые занимаются неоацтекскими вещами, копируя идолов и пирамиды. Всё это недолговечно. Возьмем, к примеру, модное течение «ташизм» («пятнизм»), главная суть которого — использовать при создании «произведения» любые подручные средства. Ведь и это течение понемногу исчезает. Идет логическое возвращение к реализму. Правда, в умах артистической молодежи Запада все еще ужасная неразбериха. Недаром появились псевдомодернисты, создающие свои «картины» с помощью песка, банок с кукурузными початками и т. п.

Вопрос. Вы помните художника-«ташиста», который пригласил вас к себе в студию? Помните банки красок?

Ответ. Да, это было несколько лет назад. Он пригласил меня к себе в студию и сказал:
— Друг Сикейрос, по твоим вещам, которые я видел, могу сказать, что из тебя мог бы выйти великий «ташист». Вот сегодня я и хочу попробовать.
— Что же, давай пробуй, — ответил я.
Тогда он повесил холст длиной в три с половиной и высотой в два с половиной метра и позвал жену открывать банки с красками: желтой, зеленой, лазурью. Погасили свет, и «ташист» ласково и даже изящно взялся за краску, не зная, какая она. Свет вспыхнул, и на холсте оказалось несколько «пятен» очень любопытной окраски.
— Теперь вы, маэстро...
Опять погас свет, краски поменяли местами. Там, где была лазурь, поставили охру, где была охра — пурпур. В темноте я взялся за губки и тряпки и начал бросать их туда, где висел холст. Какое-то время я провел за этим занятием, потом зажгли свет. Мне сказали:
- Это гениально.
- Да нет, — ответил я, — просто в детстве я был подающим в бейсбольной команде...

Вопрос. Что вы думаете о «Полифоруме»?

Ответ. О нашем? Что ж, я им очень доволен. Мы приложили много сил. Это скульптурная живопись. Такое еще никому не удавалось. Никому.

Вопрос. У вас много учеников. Считаете ли вы, что они продолжают развивать монументальную живопись в Мексике и будут развивать ее и в дальнейшем?

Ответ. Как ни тяжело это говорить, решающими в творческой жизни художника на Западе — в литературе, живописи, театре, скульптуре — являются проблемы чисто экономического характера. Последнее и решающее слово принадлежит человеку, имеющему деньги. В тот день, когда буржуазия победила как класс после Французской революции, богач забрал произведения искусства в свой частный дом для собственного употребления и ублажения своих домочадцев. Крупные по форме произведения искусства перестали попадать в музеи; священное искусство и его узкие рамки должны были ограничить художников пространством и возможностями... В Западной Европе набросок, рисунок нередко ценятся дороже, чем фундаментальное произведение.

Вопрос. Как искусство соотносится с народом?

Ответ. Мы не можем и не должны творить ради чьего-то личного удовольствия. Я не думаю, что человек, который рассуждает: «Я работаю для себя», может создать настоящее произведение искусства.

Вопрос. В чем вы видите задачу художника?

Ответ. Создать произведение, которое затрагивало бы много важных проблем. Для настенной росписи нужна многопроблемность. Больше проблем — больше стимул. Я советовал бы брать быка за рога: брать проблему с ее самой трудной стороны, и тогда можно прийти к более значительным решениям.

Вопрос. В чем, по-вашему, пересекаются задачи социальной и художественной борьбы?

Ответ. Борьба в искусстве и в социальной жизни неразрывно связаны. За что нужно бороться сейчас? Быть может, за то, чтобы молодежь поступала в искусстве так же, как мы? Думаю, это была бы самая крупная ошибка. Молодые должны шагать дальше. Не учитывать достижения прошлого — огромная ошибка в искусстве, как и в науке... Недооценивать студенческую борьбу? Это значит не знать того, что делали мы в свое время. Однако не студенческое движение дало толчок борьбе. Ее начали рабочие и крестьяне; поэтому я считаю интеллигенцию и студентов помощниками в борьбе. Недооценивать опыт минувшего — это ошибка.

Вопрос. У кого лучше идут дела в искусстве: у голодного или у того, кто имеет всё?

Ответ. По-моему, вопрос надо ставить иначе. Тот, кто борется за свое произведение, чтобы жить, кто бьется с силой и энергией, несомненно, больший творец, чем тот, кто склоняет голову и уже поэтому лишен возможности решать проблемы. Капитализм вынуждает такого художника к неминуемым уступкам. Трагедия художника — страшная трагедия.

Вопрос. А вы никогда не сталкивались с голодом или с тяготами жизни?

Ответ. У меня всегда было преимущество: моя жизнь прошла на стыке искусства и политической деятельности. Когда я не мог заниматься живописью, я занимался политикой. Когда мне дают одновременно заниматься и тем и другим, я вдвойне счастлив.

Вопрос. А разве живопись — не политика?

Ответ. Я занимаюсь политической живописью, или неживописной политикой. Когда я выступал с речами, писал статьи, я не мог заниматься живописью, но живопись не исчезла, она осталась во мне.

---

«Сьемпре», Мехико
Иллюстрация: использованы изображения из архива и Galería Fundación Héctor García