Third World «96° In The Shade», 1977

1865 год, ямайский городок Морант-Бей, казнь рабов, восставших против колонизаторов, 96 гр. по Фаренгейту или 36 °C в тени – что говорить, жарко. Капли пота со лба зачинщика, отважного священника Пола Богла, как в клепсидре, отсчитывают последние минуты преподобного – и первые минуты рождающейся нации. Вместо тысячи слов – красивая экзистенциальная метафора, смерть/воскрешение в плавящемся рапиде. Отец Богл смеётся в лицо палачам и пророчит, что их потомки будут плясать под дудку потомков повешенных в этот день.


Так и случилось: во вт.пол. XX в. Ямайка дала миру столько же музыкальных супер-звёзд, сколько Северный Кавказ героев Советского Союза в ВОВ. Местный коллектив с самоироничным названием «Третий мир» воспел мучеников той англо-саксонской расправы в песне «96 градусов в тени» – по ней назвали весь альбом. Группа эта типическая (по верхней планке качества), но незатасканная и искусная – так что попробуем сказать и о стиле, и о коллективе.


Регги это одна из фаз ямайского музыкального пути, в своём ортодоксальном, корневом («roots») виде приходящаяся на вт.пол. 1970-х гг. До roots-регги были (и развивались потом параллельно) её более темповые и легкомысленные разновидности «ска» (икание на вторую долю в тесном 2/4 каркасе) и «рокстеди» (примерно то же самое, только на цыпочках и про любовь). Там были свои звёзды (The Skatalites, Toots and the Maytals, Десмонд Деккер, Боб Энди), но всё это просто качественная поп-музыка с интересным ритмом и тропическим колоритом, тогда как roots-регги претендовало на нечто гораздо большее. На комплексное религиозное мировоззрение, названное «растафарианством», где музыка была богослужением, а не развлечением – подробнее ниже. Судьба крестовых походов – попыток следовать идеалам в материальном мире – скоротечна, и в 1980-е (где-то между смертями Боба Марли в 1981-м и Питера Тоша в 1987-м) это, может быть, последнее перед Апокалипсисом окно закрылось. Глобальное отечество опять разминулось со своими пророками, которым нашли безопасную для задремавшей совести нишу обкуренных чудаков с косичками, новое издание приручённых хиппи.


Ямайская сверхмузыкальность изливалась и дальше, как продолжали светить многие загоревшиеся в 1970-е звёзды – растаманы с их народной медициной продемонстрировали опять-таки кавказское долголетие, на ежегодных испанских фестивалях Rototom все они, с белоснежными дредами до пояса, до сих пор проповедуют. Но содержание и форма жанра деградировали до «Sunshine Reggae» как понятия (сам хит - голландский), и его дальнейшее развитие это дискотека – «дэнсхоллы», «раггамаффины» и вниз до «реггетона» (реггетон как синоним парализующего мозг шлака выведен во второй части мультфильма «Тролли», наравне с K-Pop, смуз-джазом и, почему-то, йодлем).


Были и интересные электронные пост-регги движения, типа дабстепа и дабтехно, но это уже другая история – хотя природа гуляющего промеж синтетических пульсаций нервного импульса там такая же, как у «отцов». Эта единая музыкально-ритмическая матрица называется «даб», и скудность понятийного аппарата заставляет обратиться к эзотерическим описательным практикам. Сказать, что дело в «слабой доле», это преступно недоговаривать. Чувство ритма у человека идёт от сердечных сокращений, систолы-диастолы, между которыми равные промежутки. И как пища становится вкуснее при разогреве или посоле, так и звукоизвлечение оформляется в красоту, если подчиняется этой равномерности. Логос усваивается лучше, когда подаётся порционно. Пульсируя с одинаковой периодичностью, человек чувствует, что живёт. Такая же равномерность при повышении/понижении тона звука – ещё Пифагор открыл, что за двенадцатой уникальной ступенью гаммы следует её более высокий или низкий двойник, и так несколько раз по 12, пока не достигнуты пределы слуха. Но это уже гармония, которой регги – за нечастыми исключениями, вроде виновников торжества Third World – большого внимания не уделяло. А вот с ритмом сделало то же, что открытие перспективы с плоской живописью эпохи Возрождения.




  Белый человек этот удар своего сердца воспринимает как начало сущего – раз cogito, значит, sum. До (а также вокруг и после) него ничего быть не может, и он спешит предъявить жизни свои права через первую, т.н. «сильную» долю в повторяющемся ритмическом рисунке – кто первым встал, того и тапки, девиз колониализма. Эта измерение всего по себе – гордыня, но одновременно удобный способ упаковки и донесения мысли. В результате подавляющее большинство поп-музыки отталкивается от первой доли и воспроизводится в интервалах, кратных двум – гармония измерена алгеброй. Но у истоков человечества, в Африке, люди помнят, что они песчинки в бесконечной, как Сахара, Вселенной, игрушки судьбы, одна из мириады сущностей этого и других миров, большинство из которых невидимо и нетварно. Потому они уступают место старшим по духовному званию – пусть первый бит будет за Сущим или «истинным мной» («I and I»).


Этот сдвиг на полтакта тяжело даётся многим, даже хорошим белым музыкантам – как начать писать справа налево, как сменить полярность или веху. Обратный вывих мозга, возвращение в правильную фазу благодати без мании, мудрость говорить, послушав других и посмотрев по сторонам. Наглая первая лишается своих прав через пропуск, изъятие – по-английски "drop". Как в дзюдо – «уступить чтобы победить», «первое слово съела корова», оно зарезервировано за Богом в строгом соответствии с Евангелием от Иоанна. Там где любой уважающий себя рок-барабанщик заколотит гвоздь своей бочки, у растамана почтительная пустота, мягкий толчок идёт на счёт «три» из четырёх. Это сознательное опускание первой доли так и называется «one drop» – оно не закрепляет её полномочия за какой-то другой, а как бы растворяет во всех долях поровну.


«One drop effect» это когда первый уверенный шаг зависает в воздухе и ты начинаешь правильно во всём сомневаться. Слушая даб-барабанщика, кажется, что он едет на «пьяном велосипеде», у которого руль и колесо поворачиваются в противоположные стороны, – но он едет и даже жонглирует брейками! Катится в сиреневом тумане ревера, по ухабам зеркального бас-барабана и кочкам гитарных чирканий на второй и четвёртый раз. Этот «чак» – имитация звука валившей сахарный тростник косы, напоминание о плантационном прошлом, а также каркас, удерживающий от свойственного жанру засыпания. Вокруг и около этих условных доминант гуляет бас, усиливая ощущение зыбкости всего, что опрометчиво принимается за неизменное.


«One drop» как «одна капля» это ещё и позорная доктрина, по которой белым по гражданским правам мог быть только тот, у кого нет ни миллилитра цветной крови, – ямайской шпане по силам горький исторический юмор и игра слов. Впрочем, идея ритмического равноправия привела к тому, что в регги есть и бочка на каждую (!) долю, как в хардкор-техно, – а «rastaman vibration» никуда не уходит. Значит, дело в каком-то неуловимом элементе, флогистоне или бозоне Хиггса, ждущем своего терминологического первооткрывателя. Будем считать, что проблема обозначена, я объяснил, как мог… Но уникальных музыкальных жанров на свете достаточно, и интересность регги в наличии ещё как минимум двух идеологических контуров – религиозного и геополитического.


В августе 1975-го умирает император Эфиопии Хайле Селассие II, прямой потомок библейского царя Давида, а следовательно, родственник Христа. Из исторической фигуры превращается в символ, пригодный для культового применения. Ближайшая аналогия это наш Николай II, чьё правление оценивается в категориях не свершений (сомнительных или отсутствовавших), но жертвы – только Селассие удалось растянуть процесс на 45 лет. Впрочем финал, в виде коммунистического переворота и последующей казни, был таким же. Сама Эфиопия при нём не преуспела, и он так и запомнился бы колоритным, но второстепенным деятелем Движения неприсоединения, если бы не ямайцы, «помощь пришла, откуда не ждали». В классике киберпанка, романе Уильяма Гибсона «Нейромант» помогающие главному герою растаманы далёкого будущего перемещаются на космолёте по имени «Гарви».


Он назван в честь ямайского активиста Маркуса Гарви, предложившего в 1930-е гг. настолько мощную аналогию судьбы – в т.ч. будущей – вывезенных в Америку негров с библейским Исходом, что стихийное движение за равноправие стало оформляться в веру. Египетское рабство евреев отождествлялось с рабством чернокожих в Новом Свете, чей удел вернуться на африканскую Землю Обетованную. И Моисей/Христос их уже ждёт на том конце – в лице живого тогда ещё 225-го потомка царя Соломона и Царицы Савской, правителя не покорившейся колонизаторам прародины Пушкина. Взошедший на престол в 1930 г. Селассие был ямайцами обожествлён прижизненно и благосклонно это принял – во время его визита на остров в 1966 г. жена Боба Марли Рита, по её собственным воспоминаниям, разглядела на руке невзрачного старичка стигматы. Словосочетание «Рас Тафари» – один из титулов Хайле Селассие, чьё имя, в свою очередь, переводится как «Сила Святой Троицы», – легло в основу названия.


Растафарианство это такой авраамический микс с единым Джа (так ямайцы произнесли четыре непроизносимых буквы имени иудейского Б-га), негритянской мессианской идеей и наивным, но душевным экологическо-толстовским месседжем. В моральном вакууме победившего постмодерна регги выступало за «добро» с обезоруживающей детской серьёзностью. Растаманы это такие князья Мышкины, ненавязчивые нравственные камертоны, их дауншифтинг – стратегия выживания в богооставленном обществе потребления, называемом «Вавилон». При этом их «ахимса» (отказ от насилия по Махатме Ганди) имела воинственную риторику и милитари-имидж – в хаки и с шестиконечными звёздами, они смотрятся как дембеля ЦАХАЛа. Комический оксюморон из песни славной roots-группы The Slickers: «Give us a break we must break through», «Дай отдохнуть, ведь надо подналечь» – а по сути, митьковское «никого не хотим победить».


Взаимопроникновение ямайского звучания и растафарианства началось в пер.пол. 1970-х, а кончина Селассие в 1975-м, как знамение, катализировала новый жанр. Это больше не популярная, а духовная музыка, молитвенные комбинации основных понятий адептов Джа: «Сион», «Земля обетованная», «Исход», «Вавилон», имена и титулы ключевых персонажей – сейчас с такой поэтической задачей справилась бы нейросеть. Всё неспешно, без излишеств, часто в минорных, «трагических» гармониях: задача не веселить, а славить Творца и оплакивать участь потомков Хама, которым глобально, исторически не повезло.


Т.к. нового Исхода или конца света после убийства императора не случилось, эсхатология была поставлена на паузу, ажиотаж вокруг не оправдавшей надежд Абиссинии спал. Улицы города Харэра, где жил Артюр Рембо и где в 1913 г. юный наследник Селассие принимал нашего Николая Гумилёва, сейчас патрулируют не ангелы, а стаи гиен. Раста теперь – это не привязанный к территории процесс, достойное принятие социальной смерти, как будто близкая к нью-эйдж субкультура, в которой, в отличие от эзотерической белиберды, достойно состоять: потому что она от «корней», а не из головы.


Всё это происходило одновременно с разорвавшей Ямайку надвое холодной гражданской войной. В 1970-е просоветские социалисты во главе с белым Майклом Мэнли бились насмерть с не менее белым проамериканским Бобом Сиагой, и это проецировалось на музыку. У самых незамысловатых коллективов из далёких деревень были номера с названиями «Киссинджер» или «Отправьте войска в Анголу». Зловещего символизма добавила конференция МВФ в столице Ямайке Кингстоне 1976 г. – отвязка доллара от золота утвердила власть биржевых спекулянтов, т.е. «Вавилона», которому противостояли отважные растаманы. Получалось, что лукавого пустили в мягкое подбрюшье, это был вызов. Наши телеэксперты сегодня быстро бы всё объяснили – дело в ямайских бокситах, позарез нужных и Штатам, и СССР. Как сейчас уран в Нигере. Получалось, что от регги-исполнителей как главных на острове «архитекторов человеческих душ» зависело электоральное поведение ямайцев, а следовательно, направление экспорта алюминиевой руды.


Передвижные дискотечные точки, т.н. саунд-системы, были ячейками гражданского общества, и их, вместе с такими же студиями звукозаписи, скупали обе стороны, в т.ч. на советские деньги. Между фамилиями "Громыко" и "Гарви" больше связей, чем может показаться. Страну захлестнули политические убийства, свою несмертельную пулю получил в 1976 г. Боб Марли – накануне митинга-концерта в поддержку его друга Манли, от рук подосланных Сиагой головорезов. Два года спустя Марли вызовет на сцену этих ямайских Ельцина и Хасбулатова и соединит их руки у себя над головой – те не посмели ослушаться. Он прекрасно знал, кто заказал его покушение, – но выбрал «якоже и мы оставляем должникам нашим». Показал, что раста это ступенька к христианству, к которому – в лице монофизитской Эфиопской православной церкви – он в конце жизни пришёл.


Сложно представить в такой ситуации «агностика», рэпера или призывавшего в октябре 1993 г. «раздавить гадину» подписанта «Письма сорока двух» – потому-то регги это очень, очень серьёзно. Такой контекст был у рецензируемой пластинки – Third World были в гуще событий и на максимальном стиле. Вообще, roots-регги надо воспринимать комплексно, как дружную тусовку неповторимых, но взаимозаменяемых артистов – это братство табачного кольца, коллективный чистый разум воспеты в обязательном к просмотру худ.фильме 1978 г. «Рокеры» («Rockers»). Наличие гениев (Марли), неистовых савонарол (Питер Тош), блистательных безумцев (Ли Перри, Ай-Рой) или сознательно отгородившихся от расты больших певцов (Джимми Клифф) только оттеняло эту общинность. Регги это не «No Woman No Cry», а первый альбом The Congos, группы The Abyssinians и Bearning Spear, певцы Джуниор Марвин и Грегори Айзекс и многие многие другие «коллективные действия». Корпус основных работ это несколько десятков пластинок и исполнителей одинакового уровня с разными «супер-способностями».


Супер-способностью Third World было повышенное музыкальное и продюсерское качество. Коксон Додд из "Studio One", а затем Ли Скрэтч Пэрри задали мутный, тонущий в эхо – но зато эзотерический! – эталон, и он хороших аранжировщиков и инструменталистов стеснял. Но системообразующая для регги рекорд-компания "Island" стандарты подняла, построив для этого неподалёку на Багамах студию «Compass Point» со своими первоклассными сессионными музыкантами – матёрой ритм-секцией из Слая Данбара и Робби Шекспира, от которых пошли наши С. Рыжов и Ю. Китаев. В 1980-е это была Abbey Road Западного полушария, где, помимо необманутых слабодольщиков, записывались AС/DС и Duran Duran. И удивительно, что Third World звучали на уровне до попадания на «Компас». Первый и второй, «96 по Фаренгейту», альбомы это утончённая аутентичность, с голосистым фронтменом Банни Рагзом, зрелыми хитами (заглавная, «Jah Glory»), занятными гармоническими и стилистическими (в соул) переходами, исполнительским блеском. Они одни из немногих в цеху, кто были больше мелодистами, чем методистами. Как фанат Can не могу не отметить участие в записи легендарного Rebop Kwaku Baah – это повод отметить.

Следующий, уже компасовский альбом «Путешествие в Аддис-Абебу» 1978 г. принёс успех в чартах – приставучую «Now That We Found Love», за которой началось дезертирство из-под знамён Джа на пляжи и в коктейль-бары. Это всё прекрасная музыка, регги 1980-х ещё прорывалось сквозь синтезаторы, Third World записывались со Стиви Уандером, и Ямайка оставалась в моде. Но, как говорилось выше, «Вавилон», как «изменчивый мир», оказался прочней. И вот раста уже не перспективная мировая религия, а сувенирка в амстердамском кофешопе, а регги курортный аккомпанемент. Но всегда можно одним диском поднять ил воспоминаний и разворошить муравейник ассоциаций, дабы скрасить вечер – «96° In The Shade» именно такая пластинка.

---

Кирилл Экономов

Орфография и пунктуация автора сохранены

В иллюстрации использовано фото с сайта https://unsplash.com/ и фото автора Peter Verwimp (CC BY-SA 4.0) сайта https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=125397121