КЛИМАТИЧЕСКИЙ СКЕПТИЦИЗМ
Действительно, с одной стороны, результаты недавнего исследования, проведенного Межправительственной группой экспертов по изменению климата (Earth System Science Data, 2024, v. 16, issue 6), показывают, что глобальное потепление, обусловленное выбросами парниковых газов, продолжается ускоренными темпами. А с другой стороны, фиксируется «замедление» по сравнению с двухтысячными годами темпов роста выбросов CO2.
При этом, не отвергая значения антропогенных причин климатических изменений, начинают придавать все большее значение естественным – природным факторам. Вспоминают, к примеру, немного подзабытый феномен Эль-Ниньо, являющийся одним из определяющих факторов ежегодной глобальной изменчивости климата, начинающийся в районах Тихого океана. Именно с ним связывается экстремальный рост температуры и повышенное выпадение осадков, затрагивающие многие районы планеты, но преимущественно страны Глобального Юга.
И еще: вернулись к обсуждению климатических последствий природных явлений. Скажем, о влиянии солнечных циклов или возможности смещения тектонических плит, способствующего увеличению скорости реакций, связанных с увеличением объемов углекислого газа в атмосфере планеты.
В этой связи вспоминают нередко о «Климатгейте» (Climategate), который называют «самым страшным научным скандалом нашего поколения» (The Telegraph on 28 November 2009). Он связан с утечкой информации (ее «фальсификацией») с серверов Центра по изучению климата университета Восточной Англии.
Логичен вопрос: почему сегодня эксперты фиксируют разрыв между научным консенсусом (ибо большинство климатологов в целом согласны с современными научными трендами) и общественным мнением (которое «раздирается» противоречивыми суждениями по базовым климатических проблемам)? В реальности оказывается, что немалая часть информации, вырабатываемой в мировых исследовательских центрах, искажается в процессе ее восприятия на обывательском уровне.
При этом считается, что европейский социум в большей степени адекватно реагирует на выводы климатологов по сравнению с общественным мнением, например, в США. Более того, мнение американского обывателя в существенной мере зависит от его идеологической направленности (The Conversation, August 7, 2024): если более 80 % избирателей-демократов связывают планетарные климатические изменения со «значительными последствиями человеческой деятельности», то республиканцы относятся преимущественно к этим воззрениям более скептически – лишь 40 % ассоциирует климатические тренды с человеческой деятельностью.
Во всяком случае, в США достаточно широко воспринимается идеология «климатического скептицизма» (К. Haltinner, D. Sarathandra. Inside the World of Climate Change Skeptics. University of Washington Press, 2023).
Можно было предположить, что в условиях РФ экологическая информация не только систематически поступает в общественное пространство, но и адекватно воспринимается социумом. Это представление было отчасти поколеблено, когда стали доступны результаты (февраль 2020 года) опроса ВЦИОМ: около 40 % россиян назвали глобальное потепление «надуманной проблемой». Но еще больше поразили цифры недавнего исследования (февраль 2025 года): почти 50 % опрошенных россиян, не учитывая мнение экспертов, восприняли климатические изменения не как следствие деятельности человека, а как результат «неизбежного природного явления».
Очевидно, что повышение «степени скептицизма» общественного сознания по отношению к глобальной проблеме климата, рассматриваемой мировым научным сообществом как одну из ключевых в контексте реального выживания цивилизации, вряд ли будет способствовать ее конструктивному разрешению.
ЭНЕРГЕТИКА VS ЭКОЛОГИЯ
Таким образом, все, в сущности, мировые форумы последнего тридцатилетия, на полях которых обсуждался феномен реальных (и потенциальных) ПКИ, исходили, не отвергая значения природных факторов, из доминанты причин антропогенного характера, связанных преимущественно с выбросами парниковых газов, в особенности СО2. Первый раунд (да и матч в целом) был, как казалось, выигран – мировое сообщество согласилось скорректировать развитие энергетического планетарного потенциала с природоохранными ограничениями.
Впрочем, отнюдь не однозначно складывается мировая климатическая ситуация и в условиях следующего раунда.
По данным The World Population Review (2025 год), рейтинг стран, лидирующих по выбросам углекислого газа, выглядит следующим образом: КНР – 1; США – 2; ЕС (обобщенные данные 27 европейских стран) – 3; Индия – 4; РФ – 5. При этом суммарная эмиссия СО2 первых двух стран рейтинга составляет более 40 % общемировых выбросов.
Между тем пример Китая впечатляет. Последние пять лет в рамках государственного планирования реализуется план, включающий снижение углеродного выброса на цифру, немногим менее 20 %. Летом 2024 года Госсовет КНР представил план ускоренного создания «двойной системы контроля», но не потребления энергии (что учитывалось прежде), а общего объема углерода и интенсивности его выбросов на единицу ВВП.
Очевидцы в изумлении: аура не только пекинских, но и других крупных китайских городов кардинально изменилась – преобладает необычная для современных мегаполисов тишина. В основном потоке движения – электромобили, легко узнаваемые по характерным номерным зеленым знакам. В КНР наблюдается беспрецедентный рост электромобилей: в 2024 году на страну пришлось более 60 % их мировых продаж.
Сейчас немногим более 30 % электроэнергии производится в стране с применением гидро- и геотермальной энергии, ветровой и солнечной энергии. Но уже к концу 2025 года предполагается приблизить долю использования возобновляемого топлива к 60 % национальных энергетических мощностей.
Современный статус КНР уникален: с одной стороны, страна носит «желтую майку» лидера по выбросам СО2, а с другой – она мировой лидер по инвестициям в стратегию энергетического перехода: от ископаемых (традиционных) к возобновляемым (инновационным) ресурсам энергии.
КНР – драйвер альтернативной энергетики. В стране, где действуют пять из шести крупнейших компаний, производится немногим меньше 80 % мировых солнечных модулей. Именно в Китае находится более половины крупнейших производителей ветряных турбин. Более того, до 70 % мирового лития, который лежит в технической основе зеленой энергетики, производится в КНР.
Контрпример демонстрируют США. В марте 2025 года республиканская администрация подготовила «Проект 2025», план Дональда Трампа по изменению национальной энергетической политики.
Прежде всего предлагается отказаться «от войны с нефтью и природным газом» (war on oil and natural gas). То есть национальные энергетические перспективы связываются не с альтернативными (возобновляемыми) источниками энергии, а с ископаемым топливом. Речь идет об отмене правил, ограничивающих его добычу; расширении разведки нефти и газа; открытии земель федерального подчинения для бурения и снижения ограничений для развития традиционных энергетических отраслей. При этом намечается сокращение федеральных субсидий возобновляемых источников энергии, а освободившиеся ресурсы планируется перенаправить на процессы разработки ископаемого топлива.
«Изнутри» нынешней администрации активно поддерживается «Великое американское возвращение» (the Great American comeback). Имеется в виду преодоление экологической политики, «сдерживающей» национальный экономический динамизм, предполагающий всестороннее использование федеральных природных ресурсов, в особенности потенциала ископаемого топлива.
«Извне» в этой связи преобладают, кажется, критические суждения. Тем не менее, с одной стороны, признается реальность провозглашения стимулирующих условий для интенсивного развития национального экономического потенциала. С другой стороны, отмечается, что обозначенные федеральные тренды не только связаны с отказом от природоохранной политики демократических администраций, но в их рамках отчетливо даже и не формулируется национальная стратегия, предусматривающая предотвращение национальных экологических изменений.
Тем не менее турбулентность современной мировой военно-политической ситуации осложнила продвижение европейского социума в зеленом направлении. Более того, острота мировой (и региональной) социально-экономической ситуации вынуждает лидеров ЕС отчасти уменьшить «степень амбициозности» провозглашенного зеленого курса. С критикой нынешних трендов, реализуемых за счет аграрного сектора, отвергая, к примеру, использование современных (химических) средств защиты урожая, выступают фермеры Баварии или крестьяне Великопольского воеводства, перекрывающие тракторами улицы ближайших городов.
Отвечая на подобные акции, структуры ЕС корректируют направления европейского экологического законодательства не только в сторону «природоохранной повестки», но с учетом эффективности экономической динамики – поддержании конкурентоспособности бизнеса. Иначе говоря, воспринимается необходимость учета социально-экономической компенсации реализации EGD.
В складывающейся мировой политической турбулентности отчетливо выявилась зависимость европейской энергетической инфраструктуры от внешних поступлений ископаемого топлива. В этой связи акцент на стратегию «энергетической безопасности» стран – членов ЕС обернулся не только трендом диверсификации европейского энергетического потенциала, но и большим вниманием к перспективам региональной возобновляемой энергетики. По данным Евростата (февраль, 2025), доля ВИЭ в общем энергопотреблении стран ЕС уже несколько превышает 45 %; в отдельных регионах – еще больше.
В Индии намечается тренд к преодолению зависимости национального развития от ископаемого топлива. Еще в августе 2022 года кабинет министров Индии принял, согласно международным документам, Национальный план действий по изменению климата. В соответствии с ним страна, как предполагается, выйдет на уровень углеродной нейтральности, достигнув к 2070 году состояния «нулевых выбросов».
Иначе говоря, представлена национальная стратегия «энергетического перехода», в основе которой – стремление к декарбонизации используемых ресурсов. Более того, разработана дорожная карта выхода Индии на цели декарбонизации уже к 2030 году (Roadmap to India’s 2030 Decarbonization Target. New Delhi. 2022). Впрочем, на пути реализации национальной программы энергетического перехода немало препятствий. И одно из базовых – неуклонный рост спроса на энергоресурсы, обусловленный динамичным экономическим развитием Индии. Заметим, Индия занимает одно из первых мест в мире по добыче угля: на угольные электростанции страны приходится более 70 % вырабатываемой энергии.
В соответствии с Индексом эффективности борьбы с изменениями климата за 2022 год ни одна из 64 стран не соответствовали полностью необходимым требованиям. При этом Индия вошла в первую десятку стран, эффективно реализующих международную климатическую доктрину.
ТЕНЬ «РЕСУРСНОГО ПРОКЛЯТЬЯ»
В российских условиях складывается противоречивое отношение к климатическим реалиям.
С одной стороны, в документах государственного планирования фиксируется тренд на реализацию политики управления в области ограничения выбросов парниковых газов: выход на их «низкий уровень» соотносится с 2050 годом. Но уже к 2030 году выбросы СО2 не должны превышать 70 % от уровня эмиссии начала 90-х годов.
Несомненные энергетические перспективы связываются с альтернативной энергетикой. Впрочем, на нее сейчас приходится незначительный процент национального энергетического рынка. При этом все, в сущности, решения мирового сообщества последних десятилетий природоохранного характера в той или иной мере поддерживались российской стороной.
С другой стороны, около 60 % энергетического потенциала РФ вырабатывается за счет ископаемого топлива. На ее территории находится несколько менее 14 % мировых запасов нефти. Нефтегазовые доходы составляют значительную часть бюджета страны, масштабы которого позволяют поддерживать сравнительно высокие показатели национального социально-экономического развития в условиях высокой степени турбулентности мировой военно-политической ситуации, осложняющих российский экспорт.
Климатическая доктрина РФ (октябрь 2023) определяет стратегические направления деятельности государства, создает предпосылки для регулирования антропогенного влияния на климатическую систему, обеспечивает устойчивый экономический рост при снижении углеродного следа. В ее основе – развитие низкоуглеродных технологий, повышение эффективности использования энергетического потенциала и внедрение методов и механизмов регулирования выбросов парниковых газов.
«Ресурсная подушка» РФ позволяет национальной социально-экономической системе выстоять в условиях санкционных ограничений. Тем не менее экспертная позиция состоит в том, что зеленая повестка, включающая и климатическую стратегию, может стать предпосылкой преодоления остроты мировых конфронтационных трендов.
ТРЕТИЙ РАУНД
По данным ООН, человечество находится «в опасной близости» от критических показателей температуры планеты, десятилетие назад обозначенных в решениях Парижского соглашения. В соответствии с условиями пакта эти температурные показатели должны фиксироваться в течение 20-летнего периода наблюдений.
Динамизм цивилизации обусловливает неизбежность роста мировых энергетических потребностей. Их реальное удовлетворение предполагает, с одной стороны, непременное использование потенциала мировых органических топливных ресурсов, а с другой – все более масштабный переход к альтернативным формам энергетики. При этом развитие «цифровой энергетики» ориентируется на рациональную трансформацию целостного ресурсного потенциала человечества, когда инновационные технологические тренды «вписываются» в естественную природную среду.
Современная цивилизация вступает на стратегический путь развития между Харибдой энергетического роста, соответствующего экономическим потребностям неуклонно возрастающего населения, и Сциллой экологических стереотипов, исходящих из возможности сохранения равновесия между глобальным социумом и биосферой. Реализация этого тренда – основа его экологического выживания в исторической динамике.
Виктор Лось, «Независимая газета»
Иллюстрация: «За рубежом», Midjourney
