Paul Simon «In The Blue Light», 2018

Путь П. Саймона это каскад перепридумываний себя – не визуально-имиджевых, как у перманентно циничного Боуи, а глубинных трансформаций личности, внешне неброских, названных в одной из предыдущих заметок «метанойей». Причём во вкус этого процесса, требовавшего от столь крошечного (160 см) человека огромного мужества, он вошёл после 40, когда у большинства вместо счастья давно лишь одна «свыше данная» привычка. Их с Гарфанкелем явление в середине 60-х было подобно херувимам, а может даже и серафимам – в кипевший поп-реактор ввели два стержня пронзительной, не по-рок-н-рольному обязывающей гармонии, зрелого целомудрия и ангелических мелодий в кружевах простосердечного самоограниченного КСП. И пока другая великая пара, Маккартни и Леннон, высекала искру шедевров из собственных расхождений, S&G (недолюбливавшие друг друга всю жизнь) даже вокал записывали в один микрофон одновременно, иначе получалось не волшебство, а «добротная студийная работа». Это редкое счастье для артиста: пришёл, увидел и сразу победил – они распадались одновременно с «Битлз» и в аналогичном качестве «мгновенных классиков». Но, в отличие от поровну гениальных Пола и Джона, у S&G от Гарфанкела был только дискант – всё остальное вывозил Саймон, вступивший в новую эру с широко открытыми внимательными венгерско-еврейскими глазами, в которых суждено было отразиться гораздо большему, чем он думал, стоя над «бурными водами» на пороге 1970-х.

Серия из четырёх канонических по-своему альбомов 1972-80 гг. обнаружила два параллельных процесса, причём первый растворялся во втором почти без остатка. С одной стороны, это маскируемый невероятный музыкальный кругозор (первый трек первого альбома – это регги!) и предельно внимательное отношение к звуку, всегда многоплановому и филигранно выточенному, даже когда, казалось, одно гитарное треньканье. С другой, погружение Саймона в большую, но обезличенную традицию вислоусой «американы» («My Little Town» и всё такое) – вальяжного квазивзрослого саунда, который выигрывает «Грэмми».


Эталонный «Still Crazy After All These Years» 1975 г. усадил Саймона на трон этого консервативного жанра в окружении Рэнди Ньюмана, Билли Джоэла и Джони Митчелл, и маэстро, как мне показалось, заскучал – похожий, как две капли, воды на М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя одновременно (ссылка в комментарии), он исполнял на ТВ тоскливые романсы постаревшего пастушка. Но «вот она пришла весна, как метанойя» – в виде кошмарного романа/женитьбы на Кэри Фишер, принцессе Лее из «Звёздных войн». Представьте, какой пробкой вылетели бы из своей колеи вы, если бы вам крутила яйца пиковая Лея, то уходя к «Брату Блюз» Эйкроду, то возвращаясь? Саймон устоял и мутировал в новую форму жизни, зафиксированную в альбоме 1982 г. «Hearts and Bones». Из молодого старичка-резонёра он стал постаревшим ребёнком-исследователем пограничных состояний внутри своей, чуть отбитой святости, рождавшей обезоруживающе буквальную человечную лирику. Здесь же в полный рост встал его продюсерский талант: кисейные гармонические и смысловые переходы и наслоения, с неизменной мелодической изюминкой, подхватывали лучшие умы эпохи отнюдь не с фолк-грядки: от Ал Ди Меолы и Нила Роджерса (Chic) до Филиппа Гласса с Маркусом Миллером. Оттолкнувшись от якорившей бардовской манеры, Саймон пустился в плавание штучных концептуальных сугубо продюсерских альбомов библейской глубины.


Посмертный эмоциональный опыт расставания с Фишер натолкнул Саймона на идею некой стилистической «брони», которая стерпит всё и даст его музе беззаботно сёрфить и перекатываться блаженной горошиной, а не тонуть в отходняках или чартовой обязаловке. Таковой в 1986-м стала безотказная в таких случаях мама-Африка – в озорных хоралах, в джембе, балафонах, калимбах и вувузелах наш Пол, как в кольчуге, отряхнул прах от хоббитчьих ног и стал «великим и простым», как другой коротышка, Ленин. Как неговнистый Дилан. Африканская сюита, пластинки «Graceland» (1986) и «The Rhythm of the Saints» (1990), сверкали беззаботным совершенством в этнографической оправе («Стинг на максималках», как сказал один уважаемый человек) – и эту беззаботность разгоняли главные сессионщики той поры. Но Саймон уже был заражён трансмутацией – и дальше сбрасывал одну кожу за другой, иначе не жил. За «Ритмом святых» были шизо-латино-мьюзиклы («Songs from The Capeman» 1998 г.), прыжки вглубь себя из-под купола очередного возрастного рубежа («You're the One» 2000 г., «So Beautiful or So What» 2011 г.), перепродюсированное Ино, но любопытнейшее варево «Surprise» (2006) с главной песней всех пап мира «Father And Daughter». Но и этого калейдоскопа катарсисов Саймону было недостаточно – он берёт свой же greatest hits и, введя в студию тяготеющих к акустической хонтологии джазменов нового поколения (Билл Фриссл, Паттитуччи), делает версию revisited, «creme de la creme», финальную перегонку и так 60-летнего виски. Оказалось, что смыслы можно прояснять до сухих слёз, до благоговейного ступора перед концентрированной мудростью, которая, по Платону, состоит в «знании блага». И это благо Пол Саймон тебе протягивает с робкой улыбкой, как в клипе «Diamonds On The Soles Of Her Shoes» – смотри не профукай!

---

Кирилл Экономов

Орфография и пунктуация автора сохранены

В иллюстрации использовано фото с сайта https://unsplash.com/ и фото автора Miho (CC BY-SA 3.0) с сайта https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=5101954