здесь мы определяем глобальные коммуникационные тренды
Kevin Ayers «Butterfly Dance At The BBC», 1972
Конкретно эта пластинка мало у кого есть, выношу её в заглавие из хвастовства. Для заметки она пригодна, потому что репрезентативна по содержанию и исполнению, но можно выбрать любую другую примерно до 1974 г. Кевин Айерс – душа первой волны британского прогрессива, сумбурного безобразия вундеркиндов из духовной столицы Англии Кентербери. Это Кентербери в кон. 1960-х было Царским селом для гардемаринов арт-рока, выпускники одной средней школы создали крутейшие, но коммерчески тупиковые группы: Soft Machine, Gong, Caravan.
Параллельно в Лондоне близкие туманности бороздили друг Айерса Сид Баррет и его Pink Floyd, ещё до зевотного догматизма «Тёмной стороны луны», принёсшего им вселенскую славу. И если Баррет натуральный сумасшедший, «Crazy Diamond», то Айерс – более чем вменяемый Иван-Дурак, для которого «рок» лукавая забава, такой же атрибут весёлого нигилизма, как печь для Емели.
Пока другие участники группы Soft Machine инвестировали свои таланты в 20-минутные джемы с ограниченным концертом сроком годности, наш герой сразу ориентировался на «хиты», жизненные поп-зарисовки без зауми, с интересной микро-драматургией, но без намёка на то, что исполнитель умнее слушателя. Песня «Lady Rachel», настоящий параноидальный шедевр, хорошо звучит и глубоко трогает что с аранжировками, что без. Айерс был именно сонграйтер – Роберт Уайетт, ближайший друг Кевина, коллега по Soft Machine и фигурант одного из предыдущих очерков, признавался, что они своей сложностью портили его замыслы, и их расставание (после первого альбома и гастрольного тура) было неизбежным.
Singer-songriter это «человек у микрофона», совокупность вокала, харизмы и своевременности, без возможности спрятаться за виртуозностью подельников. И Айерс не пытался объять необъятное, полагался на один коронный удар – свой глубокий, как омут, голос. Насмешливый блудливый баритон, открывавший любую, особенно женскую, дверь. Тот ещё был ходок: от певицы Нико до жены миллиардера Ричарда Бренсона из Virgin – добрая, но такая безответственная эротика. Но одновременно его голос – ласковый и старомодный, не форсированный, как тогда было модно. С обезоруживающе небрежной, как клякса вина, подачей и неколебимой уверенностью в каждом из тараканов в его соломенной башке. В общем, «Мужчины! Пойте по-мужски!» – об этом писатель Астафьев просил в 1982 г. иноагента Макаревича, но тот его не услышал.
Айерс понимал эксперимент не как прямолинейный островной арт-рокер, а скорее, как The Velvet Underground: магия приблизительности, отсутствие всякого стеснения перед собственным упадком – он прежде всего алкоголик, а уже потом живой классик. Его звуки, как и у «вельветов», как бы необязательные, но единственно возможные, похмельный взгляд вслед ускользающей красоте, магия кухонного продакшена. Неспроста Джон Кейл из VU дружил с Айерсом и поддерживал его в трудные годы. Да и сам Айерс по уровню дарования – это Кейл, который не пошёл напролом; мог всё, но не захотел. Остался в плену победившей его в самом начале жизни страсти, ставшей музой. Имя ей лень, очаровательное солнечное безделие, вкус к которому Кевин приобрёл с детства. До переезда в Англию старшеклассником он, следуя за ветреной матерью, загорал сначала на малайских, а потом на балеарских пляжах. Майорка до 1990-х годов станет его Комарово, после чего он лишь ещё глубже зароется в Медиттеранию, переселившись с концами (и до конца) во Францию. Но лень ещё и грех, уберегающий от более тяжких грехов, и Айерс поплыл на её ласковых средиземноморских волнах, размазав деградацию на десятилетия не особо приглядного и плодотворного отшельничества. Не сгорел в химическом огне, как все эти члены «клуба 27», и не растворился без остатка в дачно-транквилизаторном дзене, как Ник Дрейк или тот же Баррет. Не превратился в прозевавшего панк вт.пол. 1970-х нафталинового пильщика, но честно и в ладах с собой отбыл номер сельского гармониста вплоть до сердечного приступа 2013 г., зарыв в землю таланты, как Буратино монету.
Как если бы поздний Серж Гинзбур (пьянь-пьянью) знал такие слова, как «застенчивость» и «смирение». Когда в «нулевые» интервьюеры просили его спеть, Айерс не смог вспомнить ни одного своего хита – как какой-нибудь любвеобильный монарх не помнил всех приписываемых ему детей. Эта стратегия была в чём-то даже рациональна: в каждом треке он отмерял гения (безусловного) ровно столько, сколько нужно было для дальнейшего ничегонеделания на роялти.
Поначалу Айерс обожал «поп-механику» сценического безумства, паясничал, как и было тогда положено, – но с уверенностью, что хорошей песни вполне достаточно, "и так сойдёт". С каждым новым десятилетием критерии «хорошей песни» упрощались (вместе с продакшеном уровня rare) – вдохновением стали сальные древние шлягеры вроде «The Big Bamboo», которые Айерс за еду и выпивку горланил по испанским и французским захолустным кабакам. Он был недисциплинированее и тоньше, чем нужно для успеха, и в какой-то момент (с сер. 1970-х) сам уверовал в свою неуспешность, принял её, как особый знак посвящённого.
Вообще, это долгий разговор, должен ли артист обнажать трудоёмкость своей деятельности – между «не замочив ног» и «до седьмого пота». Айерс выбрал первый путь, оставив нас грустить о ненаписанном и неспетом. Дарование заменило ему дисциплину, но позволило говорить о каком-никаком «наследии» – потому он не ещё один подававший надежды тунеядец, утонувший на дне бутылки, а в общем-то трагическая фигура, хотя никаких особенных трагедий в его жизни не было.
Но вернёмся в конец 1960-х, когда вышеописанных сонграйтерских скилов Айерса было не различить за коллективным хулиганством Soft Machine. То, что рок-экстенсив не для него, артист усёк в гастрольном туре SM по Штатам на разогреве у The Jimi Hendrix Experience ещё в 1967 г. – можно только пускать слюни, что там творилось. Продав свою намоленную бас-гитару коллеге из группы Хендрикса Ноэлю Реддингу, Айерс повесил перчатки на гвоздь и растворился было в тавернах Майорки – но он был слишком ярким, чтобы индустрия так просто его отпустила. До 1974 г. вахтовым методом он записал пять альбомов для лейбла Harvest – продвинутого филиала звукозаписывающего гиганта EMI. Эти пластинки, почему-то маркируемые как «арт-рок», не стройные сюиты и не высоколобая какофония – скорее, весёлые драки в пивбаре, озвученные выразительными средствами прогрессива. Пополам с задушевным кабаре, юморесками в стиле абстракционизм и пианинными вальсами – психоделия, переходящая в шансон и наоборот. Разница с другими альбомами, где уравнение в правах шедевров и набросков назвали фишкой задним числом (типа «Sandinista» The Clash или «Белого альбома» «Битлз»), в том, что для Айерса это один органичный шальной процесс.
В золотые для него годы он умел заражать своим настроением вкуса дешевого шампанского больших профи, эта точная непринуждённость запоминается даже больше, чем мелодии. И ведь поначалу ему подыгрывали лучшие, и не только кентерберийцы – что Айерс умел делать, так это дружить, умудряясь наставить этим друзьям рога (не только Бренсону – самому Лу Риду!) и не поссориться. Хотя его привязанности были эмоционально обязывающими, с оттенком капризного собственничества (сейчас сказали бы «абьюзерские») – «не могу оставаться один», хоть кол на голове теши. Роберт Уайетт выпал из окна именно на вечеринке у Айерса: хозяину показалось, что тот был недостаточно весёлым. Чудо-гитариста Олли Холсола Айерс сделал бессловесным Санчо Пансой, Петрухой при Верещагине, на 15 лет заточив с собой и веществами на Майорке, – пока тот, выжатый «другом» без остатка, не умер в 1992 г. от передоза, так ничего толком не записав и не прославившись. Айерс притягивал беду, и, возможно, был для нравственных ригористов дрянью. Всем, кого он любил, он мог предложить лишь забвение – но зато в его компании, «the company of your smile», как пелось в одной из самых известных песен Кевина «May I». «Только хрен да душа», «Sweet Deciever», «ласковый мерзавец» (так назывался его альбом 1975 г.), ну плюс ещё сангрия – неплохо по сегодняшним временам.
Альбомы «Joy of a Toy» (1969), «Shooting at the Moon» (1970), «Whatevershebringswesing» (1971), «Bananamour» (1973) и «The Confessions of Dr. Dream and Other Stories» (1974) – то, чем Айерс может отчитаться перед Всевышним, – с песнями-жемчужинами и вышеописанной фирменной неровностью, из-за чего есть смысл слушать концентрат, сборники типа «Songs For Insane Times». В обозреваемый концертнике 1972 г. Айерс добавляет к своему лучшему материалу кантерберийский «вайб» – следуя виражам настроения, громоздит абракадабру, вскрывает свои вполне традиционные гармонии ножом гитарного хроматизма (как в песне «Stranger in Blue Suede Shoes»). В общем, проказничает – вместе c корешами по Soft Machine и 18-летним Майком Олдфилдом на гитаре (последний, видимо, ещё не знал, что станет главным нью-эйджером планеты – иначе играл бы на куда более сложных щщах). Натуральный Брайан Джонс (который из Rolling Stones) 70-х.
Пиком становится 1974 год, когда уже полу-коматозному, сросшемуся со шлёпанцами Айерсу главные люди независимой музыки мира устраивают заслуженную, но им самим не оценённую овацию. Речь о концерте от 1.06.74 в прославленном лондонском зале «Rainbow Theatre». Джон Кейл, Нико, Брайан Ино, Майк Олдфилд, Роберт Уайетт и проч. выворачиваются наизнанку, обрамляют сомнительный бриллиант своего товарища, в котором уже три бутылки красного минимум. На мгновение окрылённый и разбогатевший, Айерс меняет лейбл на Island, пытается утвердиться, как «большой артист», но душой он не в студии, а на курорте – т.е. дома. С жгущей ляжку котлетой, музыкант возвращается в любимую деревушку Дейя неподалёку от Пальмы-де-Майорка – на белом коне, как рок-стар, а не оборванец. Покупает дом и становится местной достопримечательностью – дурачком-эксцентриком. Режется в карты на деньги (одно время разъезжал на ситроене, выигранном в покер), дебоширит до сломанных рёбер и даже плодит детей. Провинциальный сатир с ленивым шармом, внешне полу-Джаггер полу-Сыроежкин. При этом, надо отметить, Дейя была модным местом, а не дырой. Туда любили приезжать звёзды от Ван Моррисона до Роджера Уотерса, а автор «Иисуса Христа Суперзвезды» Эндрю Ллойд Уэбер обзавёлся виллой по соседству. Вождём же всего это примечательного сообщества был проживший там до своей смерти в 1985 г. британский мистик и поэт Роберт Грейвс, отец современного европейского неоязычества («викка»). Грейвс не презрел катившегося под откос Айерса и, видимо, сообщил ему что-то эдакое, о чём можно было начать догадываться лишь на склоне дней музыканта.
В 1980-е спуск Айерса вниз стал устойчивым, альбомы – халтурными (кроме “Fallnig Up” 88), концерты – редкими, в стиле расхлябанного угара, притом что похожий на обоих Белуши гитарист Холсол был неизменно бесподобен. Впрочем, одно выступление, на испанском ТВ в 1981 г. (есть в сети), нельзя не отметить: небрежную избыточность Холсола уравновешивал основательный и аккуратный Энди Саммерс из Police, а Джон Кейл играл на скрипке, изображая робота, – друзья и сами оттянулись, и дали Айерсу подзаработать. Хотя знали, что доходы Кевина никогда не превзойдут расходы – ставший мультиплатоновым Олдфилд в благодарность за наставничество в юные годы подарил Айерсу настоящую домашнюю студию, которая на следующий день была обменена на тару.
Душа ленилась, изнашивалось тело – первым в 1992-м склеил ласты верный Холсол, и Айерс бежит от себя, но вслед за судьбой на юг Франции, сначала в Прованс, а потом в Лангедок. Там он затворяется в домике старшего друга и безумца из группы Gong Дэвида Аллена, насквозь пропитавшего жилище оккультизмом, не видимым за горами грязной посуды и пустых бутылок. На новом месте Кевин уже никого не веселил – всматривался в ницшеанскую бездну, как в очко деревенского сортира, и грузил редких журналистов историями своих любовных похождений.
Казалось, счёт пошёл на годы, но тут судьба дарит Айерсу последний шанс. Находясь в культовым статусе с кон. 1960-х, он понятия не имел о своих подросших фанатах, которые отыскали его и предложили помощь. Малоизвестные у нас, но заслуженные инди-рокеры, включая Gorky's Zygotic Mynci, подтянув гитарного маэстро Фила Манзанеру из Roxy Music и соратника по Soft Machine басиста Хью Хоппера, сподвигли Айерса на tour de force, замечательный альбом «The Unfairground» (2007). Изысканно-простой, пронизанный мягким пепельным светом, отличающим бабье лето от обычного. Но Айерс, воплощая в каком-то роде саму музыку «рок», строго следовал року в другом смысле слова. Бабье лето сменилось осенью, и артист, отвергнув приглашение Blur записаться вместе (!), перестал посылать сигналы во внешний мир – вплоть до породившей горстку некрологов кончины в 2013 г. Во сне в 68 лет – ни die young (live fast), ни патриарх, ни Богу свечка, ни чорту кочерга.
Но говорят, последние годы его часто видели на руинах замка Монсегюр, что в часе езды – последней твердыни средневековых катаров, объявивших материальный мир обителью дьявола (растаманы называют это «Вавилоном»). Айерс смотрел дальше, чем казалось жалевшим его обывателям и удачливым коллегам, – он давно послал этот Вавилон подальше и спасался через юродство. Возможно, такой высший замысел его непутёвой биографии подсказал артисту вышеупомянутый колдун Грейвс, и ученик с задачей справился блестяще. Вот только песен хороших можно было записать побольше – если бы Айерс начинал квасить хотя бы в обед.
Кирилл Экономов
Орфография и пунктуация автора сохранены
Параллельно в Лондоне близкие туманности бороздили друг Айерса Сид Баррет и его Pink Floyd, ещё до зевотного догматизма «Тёмной стороны луны», принёсшего им вселенскую славу. И если Баррет натуральный сумасшедший, «Crazy Diamond», то Айерс – более чем вменяемый Иван-Дурак, для которого «рок» лукавая забава, такой же атрибут весёлого нигилизма, как печь для Емели.
Пока другие участники группы Soft Machine инвестировали свои таланты в 20-минутные джемы с ограниченным концертом сроком годности, наш герой сразу ориентировался на «хиты», жизненные поп-зарисовки без зауми, с интересной микро-драматургией, но без намёка на то, что исполнитель умнее слушателя. Песня «Lady Rachel», настоящий параноидальный шедевр, хорошо звучит и глубоко трогает что с аранжировками, что без. Айерс был именно сонграйтер – Роберт Уайетт, ближайший друг Кевина, коллега по Soft Machine и фигурант одного из предыдущих очерков, признавался, что они своей сложностью портили его замыслы, и их расставание (после первого альбома и гастрольного тура) было неизбежным.
Singer-songriter это «человек у микрофона», совокупность вокала, харизмы и своевременности, без возможности спрятаться за виртуозностью подельников. И Айерс не пытался объять необъятное, полагался на один коронный удар – свой глубокий, как омут, голос. Насмешливый блудливый баритон, открывавший любую, особенно женскую, дверь. Тот ещё был ходок: от певицы Нико до жены миллиардера Ричарда Бренсона из Virgin – добрая, но такая безответственная эротика. Но одновременно его голос – ласковый и старомодный, не форсированный, как тогда было модно. С обезоруживающе небрежной, как клякса вина, подачей и неколебимой уверенностью в каждом из тараканов в его соломенной башке. В общем, «Мужчины! Пойте по-мужски!» – об этом писатель Астафьев просил в 1982 г. иноагента Макаревича, но тот его не услышал.
Айерс понимал эксперимент не как прямолинейный островной арт-рокер, а скорее, как The Velvet Underground: магия приблизительности, отсутствие всякого стеснения перед собственным упадком – он прежде всего алкоголик, а уже потом живой классик. Его звуки, как и у «вельветов», как бы необязательные, но единственно возможные, похмельный взгляд вслед ускользающей красоте, магия кухонного продакшена. Неспроста Джон Кейл из VU дружил с Айерсом и поддерживал его в трудные годы. Да и сам Айерс по уровню дарования – это Кейл, который не пошёл напролом; мог всё, но не захотел. Остался в плену победившей его в самом начале жизни страсти, ставшей музой. Имя ей лень, очаровательное солнечное безделие, вкус к которому Кевин приобрёл с детства. До переезда в Англию старшеклассником он, следуя за ветреной матерью, загорал сначала на малайских, а потом на балеарских пляжах. Майорка до 1990-х годов станет его Комарово, после чего он лишь ещё глубже зароется в Медиттеранию, переселившись с концами (и до конца) во Францию. Но лень ещё и грех, уберегающий от более тяжких грехов, и Айерс поплыл на её ласковых средиземноморских волнах, размазав деградацию на десятилетия не особо приглядного и плодотворного отшельничества. Не сгорел в химическом огне, как все эти члены «клуба 27», и не растворился без остатка в дачно-транквилизаторном дзене, как Ник Дрейк или тот же Баррет. Не превратился в прозевавшего панк вт.пол. 1970-х нафталинового пильщика, но честно и в ладах с собой отбыл номер сельского гармониста вплоть до сердечного приступа 2013 г., зарыв в землю таланты, как Буратино монету.
Как если бы поздний Серж Гинзбур (пьянь-пьянью) знал такие слова, как «застенчивость» и «смирение». Когда в «нулевые» интервьюеры просили его спеть, Айерс не смог вспомнить ни одного своего хита – как какой-нибудь любвеобильный монарх не помнил всех приписываемых ему детей. Эта стратегия была в чём-то даже рациональна: в каждом треке он отмерял гения (безусловного) ровно столько, сколько нужно было для дальнейшего ничегонеделания на роялти.
Поначалу Айерс обожал «поп-механику» сценического безумства, паясничал, как и было тогда положено, – но с уверенностью, что хорошей песни вполне достаточно, "и так сойдёт". С каждым новым десятилетием критерии «хорошей песни» упрощались (вместе с продакшеном уровня rare) – вдохновением стали сальные древние шлягеры вроде «The Big Bamboo», которые Айерс за еду и выпивку горланил по испанским и французским захолустным кабакам. Он был недисциплинированее и тоньше, чем нужно для успеха, и в какой-то момент (с сер. 1970-х) сам уверовал в свою неуспешность, принял её, как особый знак посвящённого.
Вообще, это долгий разговор, должен ли артист обнажать трудоёмкость своей деятельности – между «не замочив ног» и «до седьмого пота». Айерс выбрал первый путь, оставив нас грустить о ненаписанном и неспетом. Дарование заменило ему дисциплину, но позволило говорить о каком-никаком «наследии» – потому он не ещё один подававший надежды тунеядец, утонувший на дне бутылки, а в общем-то трагическая фигура, хотя никаких особенных трагедий в его жизни не было.
Но вернёмся в конец 1960-х, когда вышеописанных сонграйтерских скилов Айерса было не различить за коллективным хулиганством Soft Machine. То, что рок-экстенсив не для него, артист усёк в гастрольном туре SM по Штатам на разогреве у The Jimi Hendrix Experience ещё в 1967 г. – можно только пускать слюни, что там творилось. Продав свою намоленную бас-гитару коллеге из группы Хендрикса Ноэлю Реддингу, Айерс повесил перчатки на гвоздь и растворился было в тавернах Майорки – но он был слишком ярким, чтобы индустрия так просто его отпустила. До 1974 г. вахтовым методом он записал пять альбомов для лейбла Harvest – продвинутого филиала звукозаписывающего гиганта EMI. Эти пластинки, почему-то маркируемые как «арт-рок», не стройные сюиты и не высоколобая какофония – скорее, весёлые драки в пивбаре, озвученные выразительными средствами прогрессива. Пополам с задушевным кабаре, юморесками в стиле абстракционизм и пианинными вальсами – психоделия, переходящая в шансон и наоборот. Разница с другими альбомами, где уравнение в правах шедевров и набросков назвали фишкой задним числом (типа «Sandinista» The Clash или «Белого альбома» «Битлз»), в том, что для Айерса это один органичный шальной процесс.
В золотые для него годы он умел заражать своим настроением вкуса дешевого шампанского больших профи, эта точная непринуждённость запоминается даже больше, чем мелодии. И ведь поначалу ему подыгрывали лучшие, и не только кентерберийцы – что Айерс умел делать, так это дружить, умудряясь наставить этим друзьям рога (не только Бренсону – самому Лу Риду!) и не поссориться. Хотя его привязанности были эмоционально обязывающими, с оттенком капризного собственничества (сейчас сказали бы «абьюзерские») – «не могу оставаться один», хоть кол на голове теши. Роберт Уайетт выпал из окна именно на вечеринке у Айерса: хозяину показалось, что тот был недостаточно весёлым. Чудо-гитариста Олли Холсола Айерс сделал бессловесным Санчо Пансой, Петрухой при Верещагине, на 15 лет заточив с собой и веществами на Майорке, – пока тот, выжатый «другом» без остатка, не умер в 1992 г. от передоза, так ничего толком не записав и не прославившись. Айерс притягивал беду, и, возможно, был для нравственных ригористов дрянью. Всем, кого он любил, он мог предложить лишь забвение – но зато в его компании, «the company of your smile», как пелось в одной из самых известных песен Кевина «May I». «Только хрен да душа», «Sweet Deciever», «ласковый мерзавец» (так назывался его альбом 1975 г.), ну плюс ещё сангрия – неплохо по сегодняшним временам.
Альбомы «Joy of a Toy» (1969), «Shooting at the Moon» (1970), «Whatevershebringswesing» (1971), «Bananamour» (1973) и «The Confessions of Dr. Dream and Other Stories» (1974) – то, чем Айерс может отчитаться перед Всевышним, – с песнями-жемчужинами и вышеописанной фирменной неровностью, из-за чего есть смысл слушать концентрат, сборники типа «Songs For Insane Times». В обозреваемый концертнике 1972 г. Айерс добавляет к своему лучшему материалу кантерберийский «вайб» – следуя виражам настроения, громоздит абракадабру, вскрывает свои вполне традиционные гармонии ножом гитарного хроматизма (как в песне «Stranger in Blue Suede Shoes»). В общем, проказничает – вместе c корешами по Soft Machine и 18-летним Майком Олдфилдом на гитаре (последний, видимо, ещё не знал, что станет главным нью-эйджером планеты – иначе играл бы на куда более сложных щщах). Натуральный Брайан Джонс (который из Rolling Stones) 70-х.
Пиком становится 1974 год, когда уже полу-коматозному, сросшемуся со шлёпанцами Айерсу главные люди независимой музыки мира устраивают заслуженную, но им самим не оценённую овацию. Речь о концерте от 1.06.74 в прославленном лондонском зале «Rainbow Theatre». Джон Кейл, Нико, Брайан Ино, Майк Олдфилд, Роберт Уайетт и проч. выворачиваются наизнанку, обрамляют сомнительный бриллиант своего товарища, в котором уже три бутылки красного минимум. На мгновение окрылённый и разбогатевший, Айерс меняет лейбл на Island, пытается утвердиться, как «большой артист», но душой он не в студии, а на курорте – т.е. дома. С жгущей ляжку котлетой, музыкант возвращается в любимую деревушку Дейя неподалёку от Пальмы-де-Майорка – на белом коне, как рок-стар, а не оборванец. Покупает дом и становится местной достопримечательностью – дурачком-эксцентриком. Режется в карты на деньги (одно время разъезжал на ситроене, выигранном в покер), дебоширит до сломанных рёбер и даже плодит детей. Провинциальный сатир с ленивым шармом, внешне полу-Джаггер полу-Сыроежкин. При этом, надо отметить, Дейя была модным местом, а не дырой. Туда любили приезжать звёзды от Ван Моррисона до Роджера Уотерса, а автор «Иисуса Христа Суперзвезды» Эндрю Ллойд Уэбер обзавёлся виллой по соседству. Вождём же всего это примечательного сообщества был проживший там до своей смерти в 1985 г. британский мистик и поэт Роберт Грейвс, отец современного европейского неоязычества («викка»). Грейвс не презрел катившегося под откос Айерса и, видимо, сообщил ему что-то эдакое, о чём можно было начать догадываться лишь на склоне дней музыканта.
В 1980-е спуск Айерса вниз стал устойчивым, альбомы – халтурными (кроме “Fallnig Up” 88), концерты – редкими, в стиле расхлябанного угара, притом что похожий на обоих Белуши гитарист Холсол был неизменно бесподобен. Впрочем, одно выступление, на испанском ТВ в 1981 г. (есть в сети), нельзя не отметить: небрежную избыточность Холсола уравновешивал основательный и аккуратный Энди Саммерс из Police, а Джон Кейл играл на скрипке, изображая робота, – друзья и сами оттянулись, и дали Айерсу подзаработать. Хотя знали, что доходы Кевина никогда не превзойдут расходы – ставший мультиплатоновым Олдфилд в благодарность за наставничество в юные годы подарил Айерсу настоящую домашнюю студию, которая на следующий день была обменена на тару.
Душа ленилась, изнашивалось тело – первым в 1992-м склеил ласты верный Холсол, и Айерс бежит от себя, но вслед за судьбой на юг Франции, сначала в Прованс, а потом в Лангедок. Там он затворяется в домике старшего друга и безумца из группы Gong Дэвида Аллена, насквозь пропитавшего жилище оккультизмом, не видимым за горами грязной посуды и пустых бутылок. На новом месте Кевин уже никого не веселил – всматривался в ницшеанскую бездну, как в очко деревенского сортира, и грузил редких журналистов историями своих любовных похождений.
Казалось, счёт пошёл на годы, но тут судьба дарит Айерсу последний шанс. Находясь в культовым статусе с кон. 1960-х, он понятия не имел о своих подросших фанатах, которые отыскали его и предложили помощь. Малоизвестные у нас, но заслуженные инди-рокеры, включая Gorky's Zygotic Mynci, подтянув гитарного маэстро Фила Манзанеру из Roxy Music и соратника по Soft Machine басиста Хью Хоппера, сподвигли Айерса на tour de force, замечательный альбом «The Unfairground» (2007). Изысканно-простой, пронизанный мягким пепельным светом, отличающим бабье лето от обычного. Но Айерс, воплощая в каком-то роде саму музыку «рок», строго следовал року в другом смысле слова. Бабье лето сменилось осенью, и артист, отвергнув приглашение Blur записаться вместе (!), перестал посылать сигналы во внешний мир – вплоть до породившей горстку некрологов кончины в 2013 г. Во сне в 68 лет – ни die young (live fast), ни патриарх, ни Богу свечка, ни чорту кочерга.
Но говорят, последние годы его часто видели на руинах замка Монсегюр, что в часе езды – последней твердыни средневековых катаров, объявивших материальный мир обителью дьявола (растаманы называют это «Вавилоном»). Айерс смотрел дальше, чем казалось жалевшим его обывателям и удачливым коллегам, – он давно послал этот Вавилон подальше и спасался через юродство. Возможно, такой высший замысел его непутёвой биографии подсказал артисту вышеупомянутый колдун Грейвс, и ученик с задачей справился блестяще. Вот только песен хороших можно было записать побольше – если бы Айерс начинал квасить хотя бы в обед.
Кирилл Экономов
Орфография и пунктуация автора сохранены
05.10.2023
Важное
Китайский автопроизводитель GAC вывел два своих электрокара на рынок Эфиопии.
24.05.2025 09:00:00
Турция, возможно, привлечет к строительству новых АЭС канадскую компанию Candu.
23.05.2025 17:00:00
Другие Статьи
Фрагмент книги «Жизнь на кончике смычка» о выдающемся виолончелисте Валентине Берлинском.
Почему японские космические миссии сосредоточены на изучении планет и других объектов внутри Солнечной системы?
Clair Obscur: Expedition 33 стала самой высокооценённой игроками и критиками игрой в 2025 году.
Масштабный проект Stargate с бюджетом в 500 миллиардов долларов может либо задать новый вектор развития искусственного интеллекта, либо стать одним из самых дорогих провалов в истории технологий.