Индустриальный рывок по инструкции

Можно ли объяснить, почему одни страны становятся богатыми, а другие застревают в бедности? Джоэл Мокир – один из немногих, кому это удалось. Он посвятил десятилетия тому, чтобы разобрать механизмы технического прогресса, культурной трансформации и роста. В 2025 году экономист получил Нобелевскую премию, и это повод взглянуть на его работу внимательнее. Александра Головина изучила материал CEPR VoxEU и изложила ключевые идеи.


«ЧЁРНЫЙ ЯЩИК» ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА

Экономисты любят ссылаться на «технический прогресс», объясняя экономический рост. Но долгое время за этими словами ничего конкретного не стояло. Прогресс как будто просто случался – его причины и источники оставались нераскрытыми.



Джоэл Мокир решил разобраться. В книге «Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс» (The Lever of Riches. Technological Creativity and Economic Progress) он показал, как именно технологии влияют на развитие – не в теории, а на практике. Он детально исследовал устройство машин, судьбы изобретателей и то, как знания передавались от инженеров к производству. Вместо общих слов – конкретные примеры и понятная логика.

Учёный предложил разделять изобретения на два типа: макро- и микроинновации. Первые – это прорывы вроде парового двигателя или вакцинации от оспы, которые меняют правила игры. Вторые – это точные инженерные доработки, делающие эти технологии пригодными для массового использования. Яркий пример – отдельный конденсатор в паровой машине Джеймса Уатта, который резко повысил её эффективность.

Суть промышленной революции, по Мокиру, была не в одном-двух гениальных открытиях, а в плотной связке: макроинновации задавали вектор, а микроинновации определяли скорость. Именно Британия, по его выводам, оказалась страной, где эта синергия работала лучше всего. И не случайно.


ЗНАНИЕ КАК ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ ФАКТОР

Одна из ключевых идей Мокира – разделение знания на два типа: понимание, почему что-то работает в теории, и знание, как это реализовать на практике. До XVII века человечество в основном обходилось вторым – строили мосты, лечили болезни, плавили металл, но чаще действовали по наитию, без глубокого понимания причин.

Индустриальная революция стала поворотным моментом: наука и практика впервые пошли рука об руку. Учёные объясняли процессы, а инженеры превращали эти объяснения в технологии. Всё это работало как замкнутый цикл: теория → устройство → новый вызов для науки.


Важно и другое: в этот момент рушится барьер между учёными и инженерами. Те, кто знает, начинают работать с теми, кто делает. А иногда это одни и те же люди. Именно это взаимодействие, по мнению Мокира, стало катализатором технологического скачка, а не просто появление условных машин.


ПРОСВЕЩЕНИЕ, ПАТЕНТЫ И ОТСУТСТВИЕ ЦЕНЗУРЫ

Почему промышленный переворот начался именно в Англии XVIII века, а не, скажем, в Китае, где технические знания были на высоком уровне задолго до этого? Почему наука вдруг перестала быть теорией ради теории и начала влиять на экономику? Эти вопросы стали центральными в последующих работах исследователя.

Книга «Просвещенная экономика» (The Enlightened Economy) демонстрирует: технологический прогресс не возникает в вакууме. Нужна среда, где новые идеи не только рождаются, но и принимаются обществом. В Европе такой средой стало Просвещение – не как литературная эпоха, а как социальная инфраструктура знаний.

Ключевыми элементами стали снижение цензуры, рост числа научных обществ, легализация патентов и расширение университетской автономии. Британия предложила комбинацию открытого доступа к информации и политических условий, в которых учёные могли спорить, ошибаться и пробовать. В то время как в Китае или Османской империи свободная передача знаний была ограничена, в Европе возникла экосистема, в которой между теми, кто знал, и теми, кто делал, начался постоянный диалог.

Решающую роль сыграл и язык: научное сообщество Европы общалось на латыни, а затем на французском и английском. Это позволяло обмениваться идеями без барьеров. Параллельно развивалась инфраструктура – типографии, журналы, клубы, академии. Знания перестали быть элитарными, они становились общедоступным инструментом.

Мокир подчёркивает: дело не в гениальности европейцев, а в институтах, которые позволили им реализовать потенциал. Ни одна инновация не работает, если её невозможно внедрить. А Европа создала механизмы, которые это обеспечили.


ПРЕИМУЩЕСТВО РАЗДРОБЛЕННОСТИ И СЕТЬ ЗНАНИЙ

Ещё один нетривиальный вывод Мокира касается политического устройства Европы. В то время как Китай или Османская империя представляли собой централизованные государства с единой идеологией и вертикалью власти, Европа была фрагментирована – десятки государств, княжеств, городов-государств, часто конфликтующих, но и конкурирующих за идеи.

С точки зрения технического прогресса это оказалось не недостатком, а преимуществом. Если где-то вас не принимали (например, цензура мешала публиковаться или местная власть не поддерживала эксперименты), всегда был вариант перебраться в другое место. Учёные и изобретатели кочевали между университетами, академиями, покровителями. Эти перемещения создавали плотную сеть обмена знаниями по всему континенту.


Это не значит, что репрессий не было. Они были. Но в Европе всегда находилось «окно» для тех, кто хотел продолжать работать. Именно это, по его мнению, и обеспечило непрерывность процесса, в отличие от других регионов, где одна смена режима могла отбросить прогресс на столетие назад.

Университеты, которые стали появляться в Европе ещё в XIII веке, сыграли огромную роль как институции, способные аккумулировать и передавать знания – сначала в сфере богословия и права, потом в науке. Они стали независимыми центрами, где можно было спорить, проверять гипотезы и пробовать новое. В отличие от Китая или исламских стран, где всё контролировалось сверху, европейские вузы получили автономию.

А дальше – типографии, журналы, научные общества, публичные лекции, переписка. Учёные писали друг другу, комментировали, спорили. Галилей, Ньютон, Гумбольдт, Дарвин – все были частью этой неформальной Республики учёных. И даже если в одной стране идеи запрещали, они всё равно находили путь в другую. В этом и была сила европейской модели.


ОТ МАШИН К ИНСТИТУТАМ

Ключевая идея Мокира: рост невозможен без институциональной поддержки. Изобретения могут появляться в любой точке мира, но станут ли они движком экономики – зависит от того, есть ли инфраструктура для их внедрения. В The British Industrial Revolution: An Economic Perspective он показывает: даже самые революционные технологии дают отдачу только в стабильной, предсказуемой среде.

Он объясняет это просто: экономика не может быть быстрее своих институтов. Паровая машина ничего не меняет, если её некуда поставить, некому обслуживать и не с кем заключить контракт на поставку энергии. Великобритания второй половины XVIII века была именно таким местом – с развивающейся банковской системой, судопроизводством, транспортной логистикой и патентной защитой.


Мокир показывает, как высокотехнологичная промышленность десятилетиями сосуществовала с архаичным аграрным сектором, и именно это объясняет замедленный рост в первые десятилетия индустриализации.

Он также предостерегает от ретроспективного мифа: мол, все осознавали, что живут в эпоху революции. На самом деле, пишет он, никто в 1770-х не считал себя свидетелем индустриального перелома, как и римляне не называли себя жителями античности. История осознаётся только задним числом.


УРОКИ ДЛЯ СОВРЕМЕННОСТИ

На первый взгляд всё это кажется историей про XVIII век. Но сам Мокир подчёркивает: его работа не про прошлое, а про то, как устроен рост. Те же механизмы, которые тогда вытолкнули Европу вперёд, сегодня определяют, кто движется вперёд, а кто топчется на месте.

Свободная наука, независимые университеты, защита интеллектуальной собственности, доступное образование и открытый обмен идеями – всё это не просто ценности, а фундамент развития. Если их начать размывать, рост просто остановится. И это не теория, это реальность: кадры уезжают, новые технологии не появляются, система начинает буксовать.

Мокир напоминает: богатство не возникает из воздуха. Оно требует систем, в которых можно пробовать, ошибаться и снова пробовать. Нужна экосистема, в которой учёные не боятся власти, бизнес не боится инвестировать в эксперименты, а общество умеет отличать знание от шума.

Нобелевская премия 2025 года, которую он получил вместе с Филиппом Агионом и Питером Ховиттом, – это не просто признание заслуг. Это напоминание: никакой технологический прогресс невозможен без культурной и институциональной базы. И если вы хотите роста, начните с этих основ.

Мокир не просто описал историю, он построил карту, по которой можно двигаться дальше. И пока одни страны продолжают гадать, почему у них не работает, другие читают Мокира.

---

Александра Головина
Иллюстрация: «За рубежом», Leonardo.ai