Понимание величия Спрингстина у тех, кто не born in the USA, приходит с безуспешными попытками его локализации в родном контексте. Когда находится аналог – как ни разнился бы антураж здесь и там, – значит, в артисте слишком много типического. А типический - это скучный: кому нужны реплики собственных заморочек – интересны уникумы, хотя круг тем, на которые высказываются все они, вроде бы тот же.
Пели у нас и о работягах, и о духе свободы, и обо всех видах мужской непутёвости, но русского Спрингстина как не было, так и нет. Есть отдельно самодовольное расчёсывание общих мест – как какая-нибудь «Машина времени». Есть упоение люмпенством (шансон) или лицемерное с ним заигрывание (С. Шнуров). Есть возвышенная маскулинность (от Высоцкого до Николая Носкова) – но многолико-целостного, непошлого народного трубадура с фигой музыкальности в кармане на 1/6 суши не родилось. Нет Паши Колокольникова, отстаивающего электрогитарой достоинство простого человека, а не своё право на кайф или жеманство. Дерзкого не заговаривающегося барда в дениме и с филармонического уровня группой – Гоши из «Москва слезам не верит», не гегемона, но патриция. «Семёныча», выбравшего Поля Мориа и парижскую «Олимпию», а не бичей-золотодобытчиков. Утопического советского рокера без запаха носков в звуке и текстах. Великого психогеографа своей малой родины (в случае Спрингстина это Нью-Джерси) и голоса всех полупровинциалов мира – но нет, до сих пор Тушино, Уралмаш или Автово на должном художественном уровне не прославлены.
Фундаментальное противоречие между гопниками и хипстерами решено Спрингстином с лёгкостью доказавшего гипотезу Пуанкаре Перельмана. Он не «третий путь», а просто посредине всего (та самая The Middle из рекламы Jeep c нашим героем), в самом онтологическом центре. Порой эта «укоренённость» наиграна, театрализована – как у Есенина, как óканье писателя Солоухина. Но это не спекуляция на пролетариях – подлинное вживание большого артиста в образ синего воротничка, посмотревшего на себя со стороны. В этот «центр», в это состояние с таким трудом прорывались лучшие – а он в нём пребывал изначально, такой вот дар, конвертированный в 20 «Грэмми».
Как трудно подбираются отечественные соответствия отдельным американским исполнителям – так и некоторым городам. Нью-Джерси - это теневой двойник великого мегаполиса, его бэк-офис, глобальный спальный район на Атлантическом океане с песчаной косой – холодный заброшенный (к 1960-м) курорт. Затон утомлённых столичностью персонажей с мнением таким же особым, как их произношение слова «New Jersey», с вытягиванием нижней челюсти вперёд. Корифеев бытовой рефлексии – «Клан Сопрано» именно оттуда. Самообразованных романтиков, не принятых в золотую нью-йоркскую молодёжь – таких, каким в начале 1970-х был вертлявый задира Брюс Спрингстин.
«Новый Дилан» или даже Стейнбек (в смысле, мастер ярких зарисовок о третьих лицах разной степени маргинальности) с бородкой Че Гевары и с суетливыми лабухами в аккомпанементе – образ яркий, но поначалу провинциальный. Гиперактивный американский Чиж с претензией на Шукшина и в образе Жени Белоусова. Вдохновлялся он покинутым жизнью нью-джерсийским побережьем, местечком Эсбери-Парк – первый альбом 1973 г. так и назывался - Greetings from Asbury Park, N.J. «Я шагаю», но не по Москве, а по длиннейшему в мире деревянному морскому променаду вдоль Атлантики. Романтика запустения, подростковые драмы на покосившихся каруселях времён Великой депрессии. Бурление настоящего там, где оно сгорело ещё в 1934-м вместе с выброшенным на побережье собратом «Титаника», лайнером Morro Castle. Осталось только прошлое - в криках чаек, ржавых ретропаркоматах, хлопающих на ветру дверцах кабинок для переодевания. Посреди этого «Внутреннего» Нью-Джерси рос чертополох юных душ, и у них оказался свой мифотворец – как Фолкнер, поместивший своих персонажей в выдуманное графство Йокнапатофа.
Подобным образом с «гением места» работал Сталлоне (и его режиссёр Эвилдсен) в первом, оскароносном «Рокки» (1976). В их случае это была соседняя Филадельфия, но и имидж, и упование на родные палестины, на пенсильванскую «мать сыру землю» были очевидно позаимствованы у Спрингстина.
Примечательно, что мимо Спрингстина полностью прошла вся психоделия (хватило отца-шизофреника), вся протестная и хиппи-повестка. Его подход был как у «Криденс», как у MC5 – доведённая до совершенства школьная группа с соответствующим угаром и потолком. Пиво, стаканчик виски – не более. Поднимались темы серьёзные, общественно значимые, но без обобщений и символизма – привязаны к конкретному человеку в конкретной ситуации, выводы делайте сами. Хотя, конечно, никакой «рабочей косточкой» Спрингстин не был и от Вьетнама – по липовой медсправке – откосил. Вроде бы типичный демократ-либертарианец (агитирует сейчас за Камалу Харрис), но и истовый католик одновременно – христианин, не осуждающий своих беспутных героев, но их прощающий. В некоторых текстах (Racing In The Street) – просто-таки потомственный автослесарь, сыплющий жаргонизмами и истекающий машинным маслом – но на самом деле у него тогда даже не было прав (уникальная для Америки ситуация!). Без этой двойственности невозможно стороннее ви́дение, делающее его простонародье убедительным. А можно сказать по-другому: богемный мальчик из американской «русской партии» – Америки той, дорептилоидной.
Второй альбом-погодок The Wild, the Innocent & the E Street Shuffle – примерно та же местечковая Вестсайд-стори. Живые, но расхлябанные полукабацкие аранжировки, топонимика родного штата, гнусавый песочек голоса и тысячи слов о перипетиях судеб простых парней и девчонок. Переизбыток чужих историй, излагаемых в монотонно-развязном ключе, в какой-то момент утомляет. Как пел Моррисси, «зачем тратить время на тех, кому всё равно, жив ты или мёртв». Но отличных песен там тоже завались: «Инцидент на 57-й улице», «Розалита» – претензия чуть ли не на арт-рок (в американском, конечно, понимании).
Тем не менее комета спрингстиновской музы рисковала залететь в чёрную дыру ихнего КСП или блатного urban-рока а-ля Билли Джоэл (Piano Man вышел в том же 1973 г.). Но шило в заднице Спрингстина, помноженное на трудолюбие и чёткое понимание своего места в музыкальной вселенной, оказалось равновелико дарованию. К 1975 г. он, как Мюнхгаузен, вытащил себя за волосы на новый уровень – выпустив альбом - виновник торжества Born To Run. «Рождённый бегать» без уточнения возможностей полёта.
Помог Джон Ландау, первый колумнист журнала Rolling Stone и голос почвенников в американской рок-журналистике – малообразованный Спрингстин нуждался в менторах и держал этого Ландау при себе десятилетиями, в качестве big picture guy. Тот посоветовал «опроститься» (а сложными тогда были большинство «щей»), навести фокус, показал, где подопечный киксует, а где недорабатывает. И вот он - шедевр.
Укорённый в глобальном Нью-Джерси и сложившейся манере Спрингстин как бы вкалывает могучий стероид, взрывающий все его смыслы изнутри. Пересочинённые им американские культурные нарративы (свобода назло себе, дорога и ветер в лицо, изменница-удача и всё такое прочее) расправляют, как атланты, плечи, встают исполинами в латах турбосаунда, актуального не для сер. 1970-х, а пер. пол. 1960-х – знаменитая «стена звука» продюсера Фила Спектора. Выгнав из своей итальяно-еврейской группы E-Street Band (названа, естественно, в честь одной из улиц Нью-Джерси) самых виртуозных, он делает ставку на семейственность, взаимовыручку, братство – никакой другой сценический коллектив не был с публикой настолько на ты. Полу люди X, полу Весёлые человечки.
Типичное спрингстиновское звучание - это компрессия и многократные наложения, чтобы каждая нота хрустела от внутреннего напряжения, а все они бились за добро плечом к плечу, в тесной фашине. Мультяшная бомба, швыряемая в слушателя с отчаянием наивным и величественным. Less is bore – он пытался укрощать в себе эти душевные извержения, но всё равно входил во все двери сразу, продуктивно ошибаясь, как начинающий психонавт. Его звук, как селёдка под шубой: колокольное фортепьяно, поверх хрустальные гвóздики металлофона, затем слои органа Хаммонд, потом крепко сбитая ритм-секция, наконец, шершавая гитара самого Спрингстина. Цементирует всё монументальный – в пределах одной октавы – саксофон Кларенса Клемонса, чернокожего дяди Стёпы, маяка с берегов неоткрытой земли. E-Street Band были исключительно хороши живьём – заражали друг друга и друг от друга заряжались. В кульминации выкатывали этого Клемонса с очередными тремя нотами на передний план, как осадное орудие, как Вия – под визг публики, иногда больший, чем от кривляний солиста. Знакомство со Спрингстином в целом советую начать с самопального ч/б видео его выступления в зале Passaic 1978 г. (разумеется, тоже в Нью-Джерси), оно же слышно на бутлеге The Bosses Birthday Party – как сказали бы 15 лет назад, это «сферический Брюс Спрингстин в вакууме».
Сам Босс (прозвище артиста, работавшего кассиром на своих ранних концертах) невероятно сценогеничен. Мечется по подмосткам в патетических позах, вскидываясь вопросительным знаком, клюёт микрофон сверху вниз, а по антуражу, внешней убедительности (не по игре) – точно лучший гитарист мира. Обликом он как многократно уже помянутый Высоцкий, если бы его сыграл не Безруков, а Венсан Кассель. Певец Принс в образе марвеловского Росомахи. С Fender Telecaster и мудрыми советами наперевес – вспомните, как благодарил за наставления Босса главный герой фильма High Fidelity, сыгранный Джоном Кьюсаком. В лирике он приподнимается над локальной движухой и теперь уже просто за добро, не боясь ни переборщить, ни сфальшивить. Внутренний голос маленького человека перед судьбоносным выбором, запечный рок-сверчок из «Буратино». Американская инкарнация Сераписа – эллинистического бога, кому молились те, кто хотел обмануть судьбу, а не обожествлял её, как те же протестанты.
Без преувеличения колоссален 9-минутный эпос Jungleland – вечное (и в реальности не существующее) нью-джерсийское лето, выхваченное резкими мазками. Скоротечная и трагическая история любви асоциальных элементов в каменных джунглях. «Консервный ряд» Стейнбека языком подросткового комикса. Здесь Спрингстин излагает своё поэтическое кредо: «не описывать, а просто стоять и смотреть, как всё происходит само». Иначе говоря, «что вижу, то пою» – вот только не у всех это так страстно и точно получалось, и совсем мало кто мог заставить слушателя увидеть во всех этих обрывках реальности себя.
Эту эйфорию заклинило ещё лет на семь, и она подарила нам как минимум одну мирового значения пластинку – Darkness On The Edge Of Town (1978). Может быть, ещё более великую, чем Born To Run. Песни ясно очерченные, фундаментально-крылатые, но и кровоточащие одновременно, как стейки или раны. Каждая из них заслуживает отдельной заметки. Чтобы не тонуть в ядрёных текстах и не страдать похмельем во всё-таки чужом, американском пиру, можно сосредоточиться на звуковых вкусностях. Как отрабатывается «римшот» (цокающий удар палочкой по ободу рабочего барабана) в песне Racing In The Streets, какое соло выдаёт Спрингстин в Streets Of Fire, как взаимодействуют оба клавишника, Денни Федеричи и Рой Биттан, – в тесном переплетении, но друг друга не перебивают. Сам Спрингстин не сермяжный сторителлер, не миннезингер со стройки – для этого в Штатах была целая индустрия, представленная Томом Петти, Бобом Сигером или Джоном Мелленкампом. Он – грандиозный тонкий музыкант, которого интересно переслушивать и который умеет вдохновить, даже если ты не понимаешь английского.
Пластинка The River была уже попыткой обратить время вспять, поставить прибрежную Илиаду на репит, и двойной формат альбома размытие месседжа подчёркивает. И с музыкальной точки зрения для 1980 года это был уже анахронизм. Счастье из завоёванного становится априорным и без полутонов – как в главном хите Hungry Heart. Требовалась перезагрузка, случившаяся на акустической «Небраске» (1982) – похмельном фаворите, криминальных зарисовках от первого лица в стиле «Секи, начальник, я всю правду рассказал!» (тексты пересыпаны обращениями лирического героя к допрашивающему его следователю: «sir», «mista»).
Эру взрослого Спрингстина (ему как раз стукнуло 35), души всея Америки открывает самый известный его альбом «Born in the U.S.A.» 1984 г. Разбирать его всё равно что «Сержанта Пеппера» – либо развинчивать потреково, либо накидывать метафоры. Максимальное самосознание среднего возраста, своим кризисом гордящегося. Как поётся в кульминационной Glory Days:«Дни славы проходят мимо тебя так же стремительно, как машет ресницами молодая (и, очевидно, не твоя) красотка». Перевод додуманный, но по сути верный – как точен диагноз, поставленный Боссом начинающим скуфидонам. В заглавной композиции Спрингстин вписал монолог ещё одного «заранее обречённого на полнейший провал» в историю своей страны, повернувшейся к ветерану Вьетнама задницей. Раз уж приплетён Летов, вспомним и его «Афганский синдром», одну из немногих песен на тему, лишённых слезливой казёнщины. Меняется и звучание: на смену «диснеевскому Вагнеру» приходят драм-машина и бархатный холодок синтезаторов Yamaha CS80 и Kurzweil K250 – ветер перемен сифонит из всех щелей, юность закончилась.
Данная заметка посвящена не самым главным (по сумме факторов), а самым заповедным произведениям Спрингстина, поэтому обо всём, что случилось дальше, можно сказать в общих чертах. Из 80-х в 90-е он вкатывается на плечах альбомов Tunnels Of Love и Human Touch – временно в костюмчике, такой мнимо одумавшийся «папа выходного дня». В новом тысячелетии он уже Босс без кавычек – мультиплатиновый мультимиллионер, покончивший с экспериментами и возделывающий ниву золотой середины, той самой The Middle. Красиво уже не ошибающийся. Не кузен-бунтарь, а добрый, чуть силиконовый дедушка в маломерной «монтане» на овчинном подбое – уже не до вывертов, не простудиться бы. Он уже не сигает, как в 70-е, из хулиганских соображений через забор поместья Элвиса «Грейсланд» – предпочитает уединение в поместье собственном, с любимой женой, бэк-вокалисткой E Street Band (откуда же ещё ей взяться). Трёх- и более часовые стадионные концерты как ностальгические камлания, рождественские рок-н-роллы. «Оскар» за «Улицы Филадельфии» – сочинённые всего за четыре года до «Осени в Филадельфии» Шуфутинского/Крутого, эти два шедевра часто сравнивают. Всё более одинаковые альбомы – хотя стоит Боссу чуть напрячься, рождаются такие супердиски, как Working On A Dream (2009) или Western Stars (2019).
Держась в молодые годы подальше от политического активизма, впоследствии он стал возвышать голос. Его концерт в Восточном (!) Берлине в 1988 году стал той соломинкой, переломившей шею Стене-верблюду. А альбом The Rising (2002), по следам 11 сентября 2011 г., утешил миллионы плачущих.
Потрудился он и творческим осеменителем коллег: подарил Патти СмитBecause the Night, заразительный Fire рокабилли-ревайвалисту Питеру Гордону. Да что там, сам Джонни Кэш на альбоме «Johnny 99»1983 г. перепевает вышеупомянутую «Небраску» – и у Босса есть свой Супербосс, такое признание невозможно переоценить.
В общем, заслуженная слава 75-летнего пахаря, и за этим длящимся десятилетиями монолитным образом сейчас уже не видать того молодого – мечущегося, пронзительного – Спрингстина времён Born To Run, который побудил взяться за перо. Что ж, пора стряхнуть пыль с пары-тройки пластинок.