Благословенное проклятие салемских ведьм

«Женщина больших дарований, родившаяся в шестнадцатом веке, могла только сойти с ума, застрелиться или окончить свой век в одиноком домике за околицей…»
Вирджиния Вулф. «Своя комната»

Можно ли изложить в небольшой заметке суть проблемы, которой посвящены десятки серьёзных монографий? Конечно нет, но мы всё равно попробуем. И сразу скажем, что вокруг драматического действа, которое развернулось весной и летом 1692 г. в пределах и окрестностях города Салем (будем употреблять утвердившееся в русском языке произношение), уже давно сформировался своего рода культ. У этого культа, как положено, есть служители, адепты и прихлебалы (последних кормит индустрия, являющаяся, как обычно, производной от любого творения коллективной мысли), а жрецам и пастве без легенды никак невозможно. Но об этом – чуть позже. А сначала – факты в самом сжатом и поверхностном изложении. Экспозиция, диафрагма, фокус.

Поселение Салем было основано в Массачусетской колонии очень рано, де-факто в 1626 г. Город, располагавшийся на гораздо более обширной площади, нежели ныне, играл заметную роль в экономической, политической и церковной истории ранней Новой Англии. Кстати, многие из событий, о которых мы будем говорить, произошли за чертой сегодняшнего Салема, что не мешает ему собирать примерно 100 миллионов долларов в год с любопытствующих туристов. Соседние деревни, имеющие не меньшее историческое отношение к предмету нашего разговора, грустно курят в сторонке – а вот не надо было отделяться от старшего брата. Сделаем смелое философское обобщение: независимость всегда имеет денежное выражение, т. е. цену, а также очень отдалённые последствия.



Как и все старые новоанглийские города, Салем обладает богатой историей, увешан мемориальными досками и уставлен многовековыми особняками. Но миру он известен отнюдь не поэтому. Ведь Салем, как написано чуть не на любом магазине и на многих объектах муниципальной собственности, есть Witch City, Город Ведьм. Крючковатые носы, остроконечные шапки – всё как положено. Ведьмы вьются в витринах, садятся на указатели, воют в весеннем ветре. Даже водонапорную башню на полупустынной окраине, сооружение в остальных смыслах непримечательное, украшает бородатое существо с изящной попкой, правящее помелом. Без ведьм Салема нет, он почти невидим, он такой же, как все. Witch City – это печать избранности, вечная отметина истории. Но ведь ведьм, точнее, тех, кого назвали и признали ведьмами, когда-то взяли и убили, причём по постановлению открытого суда, и повесили совсем рядом с водонапорной башней. Гордиться тут нечем. Так никто и не гордится, только вот предприимчивые жители небольшого городка смогли обернуть дурную славу себе на пользу и уже много десятилетий продают её с большим прибытком. Что же лежит на прилавке?

Итак, где-то поздней зимой 1692 г. две девочки с Салемских Выселок (Salem Village, ныне Дэнверс), одиннадцатилетняя Абигейл Уильямс и девятилетняя Бетти Пэррис, начали испытывать симптомы странного заболевания, психического или даже эпилептического свойства, которое постепенно стало распространяться по охваченному страхом поселению. В скором времени отец Бетти, салемский священник Сэмюэл Пэррис, обвинил трёх местных женщин, включая собственную рабыню, в наведении порчи на девочек, их, а потом ещё несколько предполагаемых ведьм арестовали, и дело пошло: кто-то умер в заключении, а кто-то на виселице. При этом жертвы ведовства активно выступали в судебном заседании, настаивая на том, что подсудимые принимают образ призраков и причиняют беззащитным свидетелям обвинения немыслимые физические мучения, иногда прямо перед лицом высокого трибунала, и смогли убедить присяжных в своей искренности и правоте.



Также казни подверглись две собаки – явные пособники чёрной магии. Следствие шло успешно – в какой-то момент признавшихся в колдовстве было аж 55 человек. И тут в мгновение ока делу был дан полный разворот – в конце октября губернатор колонии распустил активно функционировавшую специальную судебную инстанцию, the Court of Oyer and Terminer (Следственный Трибунал), занятую исключительно раскрытием ведовских козней, после чего казни прекратились, а дела, доведённые до других судов, завершились по большей части оправдательными приговорами, осуждённых же помиловали и отпустили восвояси. В мае 1693 г. прошёл последний процесс, и всё.

История закончилась, началась легенда, живущая по сей день. Несравнимо менее известной, но очень значимой частью этой легенды стало признание судебной ошибки правительством Массачусетса. Это произошло достаточно скоро, в 1697 г., и в итоге повлекло за собой выплату компенсаций жертвам и их семьям, хотя денег пришлось ждать до 1711 г. Впрочем, по нынешним меркам такие сроки должны почитаться недолгими: до полного юридического оправдания и финансового возмещения дожили многие из тех, кто в последний момент избежал петли, а также прямые наследники большинства жертв.

Важнейшим компонентом того же процесса стало знаменитое публичное покаяние судьи Сэмюэля Сиуолла, члена того самого the Court of Oyer and Terminer. Было ещё несколько событий такого рода – прощения у салемской паствы просил сам Пэррис, ибо общественное недовольство грозило лишить и таки лишило его доходного места, винились в своих ошибках присяжные, и даже одна из главных свидетельниц, которой в разгар «охоты за ведьмами» было только 12 лет, позже призналась, что была «обманута сатаной». Впрочем, остальные активные участники судилищ и казней каяться не стали, что нам, русским людям, очень даже понятно и знакомо. В частности, совершенно ни в чём не раскаивался судебный следователь Джон Готорн, а его прямой потомок, уроженец Салема и классик американской литературы Натаниэль Готорн очень по этому поводу переживал.

Что же всё-таки случилось в Салеме – массовый психоз или акт государственного террора, прямой исторический предшественник ещё более ужасных событий ХХ в.? Или одно повлекло за собой другое? Но каковы тогда причины этого коллективного помешательства? Не на пустом же месте расцвела виселичными лепестками до того непримечательная салемская клумба! Ведь в доносах и свидетельских показаниях, уличавших всевозможных ведьм, упоминалось не менее 25 населённых пунктов и 150 подозреваемых, в том числе пятилетний ребёнок, причём бывали случаи вполне вопиющие, когда дочь доносила на мать, а та, в свою очередь, уже на собственную родительницу.


В данном случае мы видим крупнейшую технологическую и научную державу, к тому же не так плохо управляемую, особенно на уровне небольших населённых пунктов. И сегодняшнему человеку с улицы (а мы все в какой-то степени – с улицы) сложно представить, что в самой высоконаучной стране мира, к тому же известной традициями достаточно справедливого судопроизводства, могло случиться нечто подобное. Но не смешиваем ли мы таким образом настоящее и прошлое?

Ведь стоит лишь чуть внимательнее приглядеться к Салемским Выселкам образца 1692 г., как выяснится, что здесь речь идёт о самых задворках Европы в прямом и переносном смысле, о глубинке, которая провинциальней провинциального и, если хотите, всех посконней и домотканней. Поэтому не имеют ни малейшего смысла разговоры о том, что в самой метрополии за ведьмами к концу XVII века охотиться перестали.

Ибо в сердцах поселенцев стучало совсем иное культурное время, поэтому в новоанглийских городах и весях за колдовство даже очень судили и прекрасным образом казнили. Значит, колонисты хорошо знали о вредоносности чёрной магии и были готовы к самым крайним мерам для борьбы с этим злом. К тому же жили они по соседству с индейцами – обычаи и обряды которых выглядели вполне по-колдовски, а иногда – и должны были быть колдовскими, по крайней мере, для их участников.

Ещё одна деталь – люди тогда действительно занимались ворожбой, как занимаются ею и сейчас. Безусловно, со времён доисторических в действенность разнообразной магии верили больше, чем после эпохи Просвещения. Но дело не только в вере и просвещённости. Разница в том, что общество перестало считать колдовство способным нанести юридически доказуемый вред и потому отменило за него какие-либо кары. И не то чтобы колдовство исчезло – оно осталось уделом примерно тех же слоёв населения, что и раньше, и прекрасно живёт в популярной культуре, ведь если в голливудском, да и любом другом фильме имеет место какой-либо колдовской обряд или шаманский заговор, то он всегда достигнет цели, не правда ли?

И вполне логично, что местное предание доносит, как одна из жертв салемской охоты, Сара Гуд, стоя с петлёй на шее, объявила вырывавшему у неё покаяние священнику, что она такая же колдунья, как и он сам, и что если он отнимет у неё жизнь, то Господь напоит его кровью. Священник этот лет через 25 скончался от апоплексического удара, что, с одной стороны, исполнило предсказание, а с другой стороны, по тем временам было явлением вполне обыкновенным. Однако тут уже проявился, с позволения сказать, культурный аспект салемской эпопеи: судьба злосчастной Сары и её оставшееся в веках проклятье послужили упомянутому нами Готорну для завязки его знаменитого романа «Дом о семи фронтонах» (1851 г.), действие которого происходит сами понимаете где.

Но вернёмся теперь к документам и тому, что они говорят о юридической практике первых американских поселенцев. Список обвинений в колдовстве, имевших место в Новой Англии за шестьдесят лет (1638-1697 гг.), исключая Салем, насчитывает более 130 случаев. Точно казнили 14 человек (последняя запротоколированная казнь – в Бостоне за четыре года до салемской истории), весьма вероятно – ещё двух, двоим приговорённым посчастливилось ускользнуть. Напомним, что это меньше, чем было арестовано и осуждено за всю салемскую эпопею, и всё-таки очевидно: в Новой Англии обвиняли, судили и казнили за колдовство. И – да, из шестнадцати повешенных – 14 женщин и только двое мужчин. Так что и здесь вывод очевиден – в американских колониях существовали не только юридические прецеденты, но и социальные предпосылки салемских процессов.

Иначе говоря, всё произошло отнюдь не на пустом месте. Также несомненно, что в колдовстве жители Новой Англии чаще всего обвиняли и казнили за него именно женщин, но к этому мы ещё вернёмся, а сейчас попробуем поговорить о тех самых социальных предпосылках, хотя бы потому, что перед нами – единственный случай всамделишной паники или психиатрической эпидемии на почве воображаемого колдовства, в самом прямом смысле слова уникальный пример охоты на ведьм в истории Америки (о ещё одном событии, ставшем уже «охотой на ведьм» в кавычках, и о связи его с салемской историей мы упомянем чуть позже). А коллективное умственное расстройство есть явление социальное, а значит – процесс многокомпонентный. Неужели это следствие исключительно душевных недугов общества без какого-либо участия факторов телесных?


Не забудем также о главном способе распространения информации в Салеме и окрестностях – устном общении, что неминуемо влечёт за собой искажение даже самой точной истины, в том числе и потому, что значительному числу разносчиков новостей (по аналогии с сегодняшними СМИ) необходимо внимание слушателей. Поэтому логично предположить, что они были не прочь кое-что приукрасить. Совсем как мы, когда сплетничаем с нашими друзьями о наших же общих друзьях или просто хороших знакомых.

Наконец, самое важное: с людьми XVII в. очень часто происходили вещи, обычно неприятные, которые они никогда не могли и не пытались объяснить рационально, но в Новом Свете, новооткрытом, неизведанном мире, вероятность подобных событий (и степень их внезапности) была гораздо выше.

Впрочем, мы можем сколько угодно говорить о самых различных предпосылках и проводить смелые параллели, но очевидно, что в 1692 г. произошло нечто необыкновенное. Само число обвиняемых и казнённых (в обоих случаях, как мы уже говорили, превосходящее цифры по всей Новой Англии за 60 лет XVII века) свидетельствует: дело не только в отсталости социума, не только в положении в нём женщины. Поэтому есть ещё одна версия: в массачусетской колонии, точнее, в её салемском отделении назревал серьёзный кризис – экономический, духовный, политический. Что повело за собой борьбу за власть или, скорее, за её перераспределение.

Наше обобщение не будет оригинальным: все вышеприведённые факторы, скорее всего, имели место. Но даже их арифметическая сумма нам кажется недостаточной: за первые два века своей истории североамериканские поселения проходили через множество кризисов, и кризисы эти очень прилично задокументированы, как и часто сопутствовавшее им кровопролитие. Поэтому прекрасно известно, что для снятия радикального социального напряжения насилию, за очень немногими исключениями, подвергались «чужие (the Other)»: иноверцы, недавние иммигранты, а чаще всего – представители неевропейских рас, индейской или африканской. Что же привело салемцев к юридическому избиению своих?

Ведь никакой дурной характер или низкий социальный статус той или иной жертвы не объясняет, а с нашей точки зрения, и не может объяснить салемского безумия. Жертвы принадлежали ко всем слоям общества и никому особенно не мешали. Да, у кого-то из них были конфликты с семьями, затем принявшими активное участие в расследовании дел о колдовстве, но сколько до и после этого было таких конфликтов! И – да, они тоже приводили к насилию и, снова да, власть имущие часто выходили сухими из воды. Но всё-таки это, опять же, не массовый психоз, который пришлось останавливать вмешательством свыше (подобно хорошо известному Deus ex machina) и за который одни из его участников потом прилюдно каялись, а другие продолжали столь же публично настаивать на своём. То, что такая дискуссия вовсю шла уже по горячим следам и продолжалась годами, говорит о том, что салемские события отнюдь не желали кануть в Лету.



Здесь сразу отметим три важнейших отличия салемских процессов от коллективных судов над ведьмами в западной Европе. Во-первых, в Салеме подозреваемых на следствии не пытали (несчастного Жиля Кори завалили камнями, стремясь вырвать у него ответ на вопрос, признаёт ли он себя виновным, без чего суд над ним не мог состояться). Во-вторых, их осуждали только на основании показаний свидетелей, причём давление суда на присяжных, за исключением одного случая, было минимальным, и, в-третьих, признавшихся в ведовстве не казнили, а иногда и вовсе миловали (если они соглашались показывать на других). Поэтому все упорствовавшие до конца салемцы не только не ведьмы с колдунами – они суть настоящие христианские мученики, не желавшие признаться в ложной связи с дьяволом и заплатившие своей жизнью за твёрдость в истине и вере.

Изрядную долю вины в салемских событиях приписывают несовершенству новоанглийской юстиции, точнее, её смыканию с религией, а ещё точнее – разрешению использовать те самые «доказательства от призраков (spectral evidence)». Ведь без них всё бы вмиг развалилось. И естественно, что у современного человека возникает вопрос, было ли это сделано по недомыслию (люди воистину верили в хоровод призраков, которые мучают потерпевших средь бела дня) или, наоборот, злонамеренно (люди прекрасно знали, что призраков в природе нет, но им непременно нужно было кого-то поймать и казнить)? Истина, скорее всего, находится где-то посередине – ведь, не верь в призраков присяжные, вряд ли они штамповали бы смертные приговоры столь уверенно (напомним, почти все внесалемские процессы тех лет закончились оправданием обвиняемых).
Теперь – подробности. Поначалу всё более или менее ясно. Акт первый – это происшествие в доме Сэмюэля Пэрриса. Кто же виноват в том, что здесь вообще зашла речь о колдовстве и кто в итоге на этом наиболее упорно настаивал? Сомнений нет – это сам Пэррис (к такому же мнению через несколько лет пришла и его собственная паства). Впрочем, у него, скорее всего, был соучастник – врач Уильям Григс, который оказался не в состоянии излечить девочек и, возможно, первым заговорил о порче (Evil Hand), подтолкнув к тому же заключению и Пэрриса. Или Пэррис с радостью ухватился за это объяснение (в чём его потом и обвиняли)? Тогда почему? Он искренне верил в то, что его дочь околдовали, или у него были другие мотивы? И почему окружающие ему поверили? Не потому ли, что были к этому готовы?

Акт второй – ведьм и свидетелей становится много. Аномальное поведение захватывает ещё нескольких девушек и даже замужних женщин, что, в свою очередь, ведёт к новым арестам. Но эпидемия не прекращается – девушек по-прежнему колотят конвульсии, они показывают на новых подозреваемых, которых публично допрашивают и сажают под замок. Этот цикл повторяется несколько раз. Причины поведения свидетельниц нам, скорее всего, останутся неведомы – отвергать возможность массовой истерии нельзя, как и того, что впечатлительные салемские юницы начали считать любое охватывавшее их недомогание последствием колдовства и вели себя соответственно (назовём это злокачественным самовнушением). Кстати, кто-то из них действительно мог быть болен и реально страдал. И, безусловно, не раз и не два высказывалась гипотеза о том, что предполагаемые жертвы ведовства нашли неожиданную возможность не просто оказаться в центре внимания односельчан, но и решать чужие судьбы – им представился уникальный случай стать царицами на час, властвовать над людскими жизнями в самом прямом смысле. И публично выступать перед самой широкой и требовательной аудиторией, о которой они могли помыслить, в набитом до отказа зрительном зале салемского суда!

Женщины, причём представители именно того класса, который недавно ещё было принято не без оснований называть угнетённым, стали играть совершенно неженскую роль. Допустим, что хотя бы какие-то из них были способны к некоторому лицедейству. Чем и воспользовались, начав «игру в ведьм», ставшую для многих смертельной. Думали ли они об этом с самого начала? Вряд ли, но власть опьяняет, а рок событий в какой-то момент становится неостановим. Кстати, сколько в таком случае, получается, в Салеме и его окрестностях было талантливых актрис!



Члены Трибунала находятся в полном согласии с разгневанной публикой и начинают штамповать один смертный приговор за другим, постепенно входя, что называется, во вкус. Первое судебное заседание проходит 2 июня, и на нём к смерти приговаривают не раз бывшую не в ладах с законом и нелюбимую соседями Бриджет Бишоп (повешена 10 июня), на втором заседании 29 июня судят уже пятерых женщин, одну оправдывают, вызывая коллективный вопль ужаса (hideous outcry) из глоток всех свидетельниц обвинения, после чего председатель Трибунала возвращает вердикт присяжным, которые его тут же пересматривают. Всех пятерых вешают 19 июля. 5 августа осуждают уже шестерых, одну беременную при этом милуют, остальных казнят 19 августа. Наконец, в сентябре на двух процессах осуждают аж 15 человек, но шестерых сознавшихся в ведовстве прощают, а одна предприимчивая женщина (жена богатого судовладельца) умудряется сбежать из тюрьмы. Восьмерых же упрямцев вешают 22 сентября под крики и улюлюканье околдованных ими свидетельниц. Во всех судебных заседаниях в качестве членов трибунала и экспертов участвует ряд лиц, занимающих высокие посты в правлении колонии, и все они единодушны в признании совершенного преступниками ведовства.

Тем не менее этот период стоит охарактеризовать как время потери контроля (июнь-сентябрь), когда власти не успевают за валом обвинений, суды и казни стройными рядами идут друг за другом и уже непонятно, кому это может быть нужно. Поэтому мы готовы выделить акт третий, когда уже надо говорить о массовом психозе, страхе, доносах и прочих субстанциях, хорошо известных жителям ХХ века. Но зарождается он чуть раньше, во второй половине апреля, когда количество ведьм, на которых показывают свидетели, ещё раз расширяется численно, но также расширяется, если так можно выразиться, и ареал их обитания. И всё же и здесь кто-то мог получить выгоду: разные люди сводили счёты, решали давние тяжбы, присваивали чужое имущество, двигали свою политическую карьеру. Скорее всего, так оно и было. Как сказал по сходному поводу классик про наших недавних современников: «Обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних...»

Безумие заканчивается судьбоносным и для многих спасительным вмешательством руководства колонии, которое в явочном порядке разрывает порочный круг, и всё на удивление относительно скоро успокаивается. В юридическом смысле слова – нет ни новых жертв колдовства, ни новых обвинений. Сначала 3 октября ректор Гарварда и один из самых влиятельных священников Новой Англии Инкриз Мэзер произносит проповедь, в которой ни в коем случае не спорит с судьями, но чрезвычайно скептически относится к использованию показаний о существовании призраков, не видимых никем, кроме ряда свидетелей (те самые spectral evidence), и в итоге формулирует революционную мысль: «Лучше десять подозреваемых ведьм избегут ответственности, нежели один невиновный будет осуждён».

Всего лишь девять дней спустя губернатор Фипс информирует Тайный совет (Privy Council) о том, что он запретил дальнейшие аресты и суды по обвинению в колдовстве, после чего законодательное собрание массачусетской колонии принимает решение о передаче дел арестованных по обвинению в колдовстве в ведение комиссии священников, а 29 октября губернатор распускает Специальный трибунал. В каком-то смысле акт четвёртый наименее интересен с исследовательской точки зрения, он, в общем, достаточно ясен, задокументирован и может быть восстановлен с высокой степенью достоверности.

Однако заключительной частью нашей истории не может быть это чисто волевое решение духовного и светского начальства Новой Англии или же причины, к нему побудившие, – они-то как раз лежат на поверхности. Люди сошли с ума, так кому же их обуздывать, как не власти (если она, опять-таки, разумная). Поэтому последним и чрезвычайно значимым разделом нашего повествования должно стать раскаяние и поиски новых виновных. Пожалуй, эти два процесса разделять не стоит, хотя раскаиваются обычно соучастники, а новых, настоящих виновных ищут потомки. Оттого финал у салемской истории открытый, она не закончена по сей день и, пожалуй, уже не закончится никогда. Иначе говоря, пятый акт связан с тем, что салемскую историю не забыли, она продолжала волновать новоанглийские умы ещё много лет, поэтому мы её обсуждаем сегодня, и таких любителей за нами – ещё длинная очередь.



Следующий вопрос – как получилось, что погром вышел из-под контроля? Не потому ли, что был плохо спланирован, что оказался, как бы поточнее выразиться, импровизацией? Тут сразу возникает мысль: а действительно ли он вышел из-под контроля? И здесь можно немедля сказать: да, поскольку в какой-то момент происходящее обеспокоило высшие власти, которые быстро положили ему конец (отчасти потому, что в числе возможных колдунов оказались представители тех самых властей). Поэтому ещё один вопрос, давно занимающий умы проницательных авторов: как социум сходит с ума?

И последнее – раскаяние. Почему оно произошло и было ли оно выгодно кающимся, пусть хотя бы в психологическом смысле (чего ни за какие деньги не купишь)? Так же, как их потомкам выгодна бесконечность салемской легенды, как выгоден и прибылен бескрайний костюмированный карнавал из 250 тыс. визитёров (население города – в пять раз меньше), заполняющий салемские улицы в преддверии праздника Хэллоуин, который вверг бы в ужас их пуританских предков. И всё это – благодаря упорству девятнадцати мучеников! Признайся они – и никакой истории, никакой памяти. Вот ведь парадокс – в 1692 г. в Салеме не было ведьм (а их точно не было?), ныне же они есть и во всех видах: те, кто наряжается ведьмой, те, кто называет себя ведьмой, и те, кто ведёт себя как ведьма.

Добавим, что интерес к салемским событиям только вырос после Второй мировой войны, и мы, к сожалению, очень хорошо знаем почему. Конечно, в Новой Англии и близко не было ни пропагандистского инструмента, ни организаций, добровольных и государственных, подобных тем, что очень эффективно функционировали в Германии 1930-40-х гг. – параллели тут возможны, но некорректны. Как, впрочем, и с захватившим политическую элиту США начала 1950-х гг. желанием найти всех тайных коммунистов среди собственных граждан – тут действовали схемы и силы совсем другого рода.

Хотя без Салема и здесь не обошлось, ибо ранней весной 1952 г. Артур Миллер, к тому времени уже знаменитый автор «Смерти коммивояжёра», заехал в своему другу, не менее знаменитому режиссёру Элиа Казану. Казан собирался дать показания перед печально известным комитетом сенатора Маккарти и назвать имена коллег, ранее бывших членами компартии, а Миллер безуспешно пытался его отговорить. Встреча, что называется, не задалась, а прощание вышло ещё хуже, ибо Миллер признался, что едет не домой, а дальше на север, в Салем. «Неужели ты посмеешь сравнить с ведьмами то, что происходит сейчас!» – оторопела Молли, верная жена Казана. Миллер отнекивался и увиливал, но если вкратце, то сделал именно это, написав пьесу The Crucible, название которой на русский обычно переводят как «Суровое испытание», нам же больше нравится «Испытание огнём», ибо crucible – это ещё и тигель, и горнило.

Сюжет её имеет лишь некоторое отношение к исторической реальности (например, Миллер состарил Абигейл Уильямс на несколько лет, дабы сочинить необходимый ему для драматического конфликта любовный треугольник), но спустя всего несколько лет произошло невообразимое: пьеса стала частью американского литературного канона и с тех пор была сыграна в сотнях и тысячах любительских театров, школьных и университетских. Поэтому в той или иной степени историю салемских ведьм знает любой американец. И конечно, чтит жертв и с подозрением относится к судьям, рядящимся в ореол праведности.

В противоположность этому охота на ведьм в Европе, унесшая в тысячи раз больше жертв, есть предмет узкоспециальный, но отнюдь не популярный; только после открытия салемского мемориала в 1992 г. европейцы задумались о чём-то подобном, в Салеме же недавно, в 2017 г., появился ещё один – уже не в центре города, а на месте казни рядом с Виселичным холмом (Gallows Hill / Гэллоуз-хилл). Тут уже постаралась наука.

Традиционно считалось, тем более что здесь нам помогает воображение, питаемое такого рода штампами, что виселицу воздвигли на самой верхотуре. Однако в 2016 г. группа историков установила, что казнь произошла на т. н. Прокторовом валу (Proctor’s Ledge), скалистом возвышении у подножья Гэллоуз-хилл, который салемские власти на всякий случай выкупили ещё в 1936 г. Событие произвело изрядный шум, поэтому салемский муниципалитет не мог не отреагировать и сделал это весьма оперативно.



Также существует район, вполне официально именуемый «Колдовские высоты (Witchcraft Heights)», поэтому аналогичное название носит начальная школа, в нём расположенная. Легко догадаться, что спортивные команды салемских старшеклассников единообразно именуются «Ведьмами», и чуть сложнее – представить, что изображение золотистого существа с помелом украшает транспортные средства серьёзней некуда – полицейские и пожарные машины. В октябре город сходит с ума от наплыва приезжих, и местные жители в один голос утверждают, что не очень-то любят это время, вот только заработки тогда просто отменные, а иными стабильными доходами Салем похвастаться не может. А салемцы – что? «...Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было».

В общем, напоминают прежних.

---

Пётр Ильинский, член международной редакционной коллегии
Иллюстрация: «За рубежом», Midjourney